Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пишет он и эстрадные песни. Эстрадная песня — это тот несчастный вид музыки, в котором подвизаются все, кому не лень, в котором создается огромное количество произведений. И естественно, далеко не все они высокого качества. Так вот, песни Гаврилина представляют собою совершенно особое явление. Я считаю, что он поднимает эстрадную песню порой до высоты подлинно классического искусства. Смело скажу, что такая, например, его песня, как «Два брата», песня о войне, которую я не могу слушать без волнения,— эта песня изумительна.
Мне кажется, что путь Гаврилина очень плодотворен. И еще мне кажется, что Гаврилин принадлежит к числу тех немногих композиторов наших дней, которые показывают нам, какой будет наша советская русская музыка в ближайшем будущем.
Встречи с песней
В Ясной Поляне
...Вот и дом, где жил Толстой! По этим ступенькам он поднимался, проходил в эти двери...
В комнатах тишина. Кажется, что сейчас появится сам хозяин, невысокий, в длинной блузе, с белой бородой и острым взглядом серых внимательных глаз.
Оглядываюсь. За этим письменным столом он работал, на этом диване отдыхал, читал эти книги и журналы. А вот и фортепиано, на котором играл Лев Николаевич...
— Музыка часто звучала в этих комнатах,— Софья Андреевна (С. А. Толстая, внучка Л. Н. Толстого, директор яснополянского музея) достает из книжного шкафа журнал и показывает фотографию, где Лев Николаевич снят с дамой в длинном платье, сидящей за клавесином.— В этом журнале опубликованы воспоминания польской пианистки и собирательницы песен народов мира Ванды Ландовской. В Ясной Поляне впервые она побывала еще в 1907 году. И уже в день приезда Толстой слушал ее игру. Ландовская играла ему польские, итальянские, английские, армянские, лезгинские, персидские мелодии. Лев Николаевич слушал с большим вниманием. Он сказал Ландовской: «Это музыка рабочего народа, серьезная, веселая!.. Вся народная музыка доступна всем людям: персидскую поймет русский мужик, и наоборот, а господское вранье и сами господа не поймут».
Ландовская бывала в Ясной Поляне не раз. Вот послушайте, что она пишет: «Толстой необычайно входит в музыку. Еще и теперь он часто играет один или с дочерью в четыре руки. Любит он преимущественно музыку классическую. Его излюбленные композиторы — Гайдн и Моцарт; в Бетховене не все нравится ему, а из послебетховенской эпохи самым любимым автором называет Шопена. Старинная музыка — Бах, Гендель, Куперен, Рамо, Скарлатти приводят его в неслыханный энтузиазм».
«Трудно верить,— приводит дальше Ландовская слова Льва Николаевича,— что подобные алмазы остаются зарытыми в библиотеках и так мало известны даже артистам, которые вечно исполняют одно и то же...»
«Народная музыка глубоко его трогает,— продолжает Ландовская.— В свое время он сам собрал несколько русских народных напевов, часть которых послал Чайковскому с просьбой аранжировать их в манере Генделя и Моцарта, а не в манере Шумана или Берлиоза».
Поэт и песня
Я хорошо знал Владимира Владимировича Маяковского, не раз встречался с ним, вместе мы выступали на литературных вечерах.
Еду на Красную Пресню, где живут Маяковские; очередная передача «Встреча с песней» посвящается Маяковскому.
Людмила Владимировна, старшая сестра поэта, встречает нас на балконе. Она показывает, как удобней протянуть на третий этаж провод микрофона. Поднимаемся в квартиру, где часто бывал Маяковский. Здесь, в родной семье, он отдыхал.
А вот и Александра Алексеевна, маленькая, седая, приветливая, с тихим, ласковым голосом, мать, вынянчившая и воспитавшая поэта-гиганта. Ей уже за восемьдесят лет.
По радио передают грузинские песни, и разговор у нас совершенно естественно завязывается о Грузии, где прошло детство Маяковского, о песне.
— Мы жили тогда в селении Багдади,— вспоминает Александра Алексеевна.— Это очень красивое место, кругом горы, внизу шумит река Ханис-Цхали, синее небо, тополя. Во всем селении только одна наша семья была русской, а все соседи — грузины. Жили мы душа в душу. Мой муж, Владимир Константинович, служил лесничим. Потомок запорожских сечевиков, он был высокого роста, широкоплеч, с голосом удивительной силы. Все это передалось и Володе. У нас в семье часто говорили об Украине, ее истории, литературе. Муж очень гордился тем, что был родом из запорожцев. Он хорошо знал и украинский и грузинский языки. Дети — Оля и Володя — тоже говорили по-грузински.
На Кавказе ведь очень любят песни. Соберутся за столом и поют. Муж знал много песен и русских, и грузинских, и украинских. Он пел в лесу, дома, на лошади...
Вот я услышала сейчас по радио грузинскую песню «Сулико» и сразу вспомнила Багдади. Вечер. Шумит река. Муж возвратился с работы и сидит на ступеньках балкона, у него на коленях Оля и Володя. Он обнял детей за плечи, и они втроем поют. Какие песни пели? «Есть на Волге утес», «Укажи мне такую обитель», «Как ныне сбирается вещий Олег», «Баламутэ, выйди з хаты», «Засвистали козаченьки», «Реве тай стогне Днипр широкий», «Сулико». Очень муж любил читать вслух стихи Шевченко...
Александра Алексеевна оживляется, в ее черных глазах зажигаются искорки нежности.
— У нас часто собирались гости, и они всегда просили маленького Володю петь и читать стихи. А чтецом он был с четырех лет. Читал Лермонтова, Пушкина, Некрасова. Гостей не стеснялся, хотя сам был чуть повыше стола.
Помню, держался за платье, потом научился читать — и вдруг как-то сразу повзрослел. Я не заметила, как и вырос. А когда поступил в гимназию, его увлекли уже другие дела.
Песни он любил, но совершенно не выносил слащавых и пошлых романсов. А песни народные — русские, грузинские, революционные — любил и пел сам.
Звезды и музыка
...Однажды Валерий Павлович Чкалов пригласил к себе на дачу в Серебряный бор близких друзей.
— Послушаем музыку!
Среди гостей были Иван Семенович Козловский, скульптор Менделевич, Ирина Федоровна Шаляпина. Одноэтажный деревянный домик стоял на отлете. Чкалов вынес на веранду патефон, вынул из ящика пластинку.
— Чайковский!— сказал он с уважением.
Бесшумно закружился черный диск, и нежные звуки вальса из «Лебединого озера» поплыли над притихшими деревьями. Чкалов сидел в кресле и задумчиво смотрел на далекие звезды. О чем думал он? Может быть, эта музыка напоминала ему полет над безмолвной снежной пустыней? Или он вспоминал свое детство, когда вечерами сидел с ребятами на высоком берегу Волги и вот так же глядел на звезды, мечтая о будущем?.. Незаметно для себя Чкалов выводил в воздухе рукой мелодию вальса, словно рисуя ее в пространстве и дирижируя невидимым оркестром.
Мы слушали финал Четвертой симфонии Чайковского, «Элегию»