Чарующий плющ пойдёт в основу.

—  ЮЖун, это что? —  я поднимаю растение за стебель.

Листья подвяли, закрутились по краям, корешки тоже подсыхают. Это уже не драгоценное сырьё для ещё более драгоценной пилюли, это мусор.

—  Простите, учитель. В хранилище семь чарующих плющей, и этот лучший.

—  Ха…

Так бы и сказала, что чарующего плюща нет, как, подозреваю, нет и всего остального, что я нашла в списках учёта. Тьфу. Я чувствую себя обкраденной.

—  Учитель?

В долгих походах не всегда можно создать подходящие условия для добытых растений. Один из способов…

Травы, которые я уже бросила в печь, я вытаскиваю, откладываю в сторону. Мне понадобятся мои лечебные травки. И чарующий плющ, такой же убогий, как хранившая его секта.

У растений, не считая некоторых порождений Бездны, нет пасти, и, соответственно, скормить чарующему плющу лечебную пилюлю не получится при всём желании. Но можно поступить иначе. Плющ отправляется в печь вместе с целебными травами, и я заставляю его парить в потоках ци, а целебные травы не сплавляю в волшебный шарик, а направляю их силу прямиком в плющ.

Когда я его вынимаю и отряхиваю от бурого порошка, от вялости и пожухлости не остаётся и следа. Стебель утолщился, корни покрылись нежным пушком, а листья и вовсе радуют мясистой сочностью.

Я восстанавливаю буравку зубчатую и мелс пегий.

Для пилюли подчинения всё готово. Я бросаю взгляд на старшего коршуна. До него дошло, что насчёт пилюль я не шучу.

—  Госпожа Шан!

Нет-нет, цыплёночек, поздно. Я тебя… съем.

—  М-м-м?

Я погружаюсь в транс и направляю потоки ци в печь.

Время для меня замирает. Я концентрируюсь на потоках и только на потоках Печь раскаляется, я начинаю ощущать сопротивление керамики. Неужели она настолько убогая, а? Ци, ведомая моей волей, течёт всё быстрее, растения сплавляются, полностью преображаются.

Печь даёт глубокую трещину.

Я заставляю энергию продолжать вращение, я закручиваю потоки, сворачиваю в плотные шарики размером с вишню каждый.

Трещина расширяется.

Я выхожу из транса.

—  Мда.

—  Что, не получилось? —  если раньше старший коршун насмехался, то теперь спрашивает с надеждой.

Я достаю пилюли и одну показываю, зажав в пальцах. У меня получилось всего четыре пилюли. Сырья хватало на большее, напора не выдержала печь. Она теперь не годна даже в качестве украшения —  слишком уродливая. У бывшего главы “семёрок” отвратительный вкус.

—  Открывай клюв, цыплёнок. Время глотать червячка.

—  Госпожа Шан, отряд коршнов готов принести вам клятву верности. Пожалуйста, не расходуйте пилюли.

—  Думаешь?

Я смутно представляю, как заставить его проглотить пилюлю. Он же отбиваться будет, а у меня в голове шумит и в ногах слабость.

Правильнее будет позволить ему меня уговорить.

—  Госпожа Шан, —  старший коршун преклоняет колени, —  позаботьтесь обо мне и моём отряде.

Уговаривать он не стал.

Ладно…

Я принимаю клятву и мстительно предлагаю взломать массив самостоятельно. В качестве тренировки.

ЮЖун подаёт мне, наконец, табличку, кисть и краску. Я вывожу иероглифы небрежным летящим стилем, добавляю каплю ци, чтобы закрепить надпись.

—  Служанку увели, лошадей забрали, иероглиф “Цзи” с вашей кареты убрали, учитель, —  отчитывается ЮЖун.

С коршунами разобралась, с “семёрками” разобралась…

Я поднимаюсь, выхожу к воротам. Но не для того, чтобы понаблюдать, как ученики будут менять табличку. И не лишний раз вдохнуть вонь от лужи.

На пороге лежит затворница. Не она сама, её оставленная душой оболочка. Душа ускользнула… Не знаю, куда. Отправилась в высшие миры? На перерождение? Куда бы она ни ушла, я желаю ей лёгкого пути. На лице покойной застыло выражение радостного умиротворения.

—  ЮЖун, проследи, чтобы всё было подготовлено достойно.

—  Да… учитель.

—  Что-то не так, ЮЖун?

Она, вертя в руках табличку, пожимает плечами:

—  Всё правильно, учитель. Но вы смотрели на госпожу с очень… сложным выражением.

—  Я не умею сдаваться, ЮЖун. Пока я жива, я буду бороться. Я могла бы… в азарте боя закрыть собой мать, сестру. Я могла бы пойти на жертву не в азарте, а сознательно. Но я бы никогда не убила себя ради памяти. Её племянница погибла страшной смертью, но этого уже не изменить. В чём смысл затворничества? В чём смысл мести ценой собственной жизни? Я не понимаю… Не могу понять.

—  Для неё был смысл. Может быть, прямо сейчас она в Царстве Ямы обнимает свою племянницу?

—  Перенесите её в храм. Пусть её проводят те, кто её знал.

—  Позвольте, я покажу вам вашу комнату, учитель?

—  Да-а-а…

Сегодня мне нужен отдых, а завтра будет новый день, и завтра с новыми силами я познакомлюсь с учениками, приобретёнными из “семёрок”, посмотрю, на что годны коршуны, встречусь с сиротами из приюта. Я же не выгоню детей. Потому что выгонять… расточительно. И уж точно я их оставляю не из доброты и сострадания, я лиса злая и охочая до выгоды, вот.

Надо посмотреть, как они культивируют, показать, как правильно и обязательно объявить, что наградой за старание станут пилюли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Найдётся в хозяйстве “семёрок” ещё одна печь или придётся покупать? Лучше бы кого-нибудь ограбить… Хотя нет. С грабежами подожду. От грабежей сплошная головная боль: плато ограбила —  монахов подцепила, секту ограбила —  её бездарных неучей подцепила. Если я императора ограблю, на меня проблемы целого государства свалятся?! Так и хребет переломить недолго. Поэтому печь я куплю.

Были бы у меня мои хвосты…

Мне снится рыжая, как огонь птица, а я в своём истинном лисьем обличье забираюсь по дереву в её огромное, устроенное в развилке стволов гнездо. Вместо того, чтобы защищать свой дом, птица ухает и хохочет, а набираю в мешок её золотые яйца, закидываю мешок за спину, прыгаю вниз и бегу прочь со всех лап. Птица так и сидит в своём разорённом гнезде, но её смех будто прилип к ушам. Я бегу, яйца в мешке бьются друг о друга, некоторые трескают, как моя печь, и из мешка выбираются цыплята. Они хватаются когтями за мой мех, долбят клювами по затылку, пищат, требуя пилюль и мяса. Я бегу, ощущая себя едой на их пиршественном завтраке.