class="p">Я почувствовал, как волосы у меня на загривке встали дыбом. Я уже видел такое — на Адумбрии и ещё в нескольких укромных уголках галактики, где развратные прислужники Великого врага собирались, чтобы славить бога пороков и пресыщений. Только сейчас я понял, где раньше ощущал этот приторный запах — в храмах Слаанеш, которые приходилось зачищать, и чего я всеми силами старался избегать.

Мы зашагали вперед в мягком лившемся на нас свете. Что ж, происходящее объясняло, почему тень Эмели снова проникла в мои сны — хотя до сих пор я приписывал это словам Кастин об Адумбрии на совещании пару дней назад. Не стоило удивляться, что сущность этой демоницы просачивалась наружу и проявляла себя, когда прямо у нас под ногами был храм её бога-покровителя, проросший в потрохах местных шахт, как гнусная опухоль[53].

Я отмёл все прошлые сомнения и вновь застучал по вокс-бусине. Передо мной было несомненное свидетельство ереси, более того — это была угроза, которую нам теперь предстоит сдерживать. Как подсказывал опыт, песнопения в храмах, полных еретиков, никогда не заканчиваются хорошо — особенно для самих песнопевцев — а это лишь показывает, как глупы были те, кто вообще с этим связался.

— Всем отрядам, это Каин. — Проговорил я, прилагая чуть больше, чем обычно усилий, для того, чтобы унять вызванную скручивающим кишки ужасом дрожь в голосе. — По моим координатам контакт с еретиками, повторяю, с еретиками, применено колдовство. Запрашиваю подкрепление и священника, немедленно. Приём.

Я с надеждой вслушивался в эфир, но ответом мне был только треск статики. Видимо, из–за всех поворотов теперь между нами и вокс-станцией Грифен было слишком много камня, хотя отсутствие ответа не значило, что меня никто не слышал — за эту призрачную надежду я продолжал цепляться, как бы глупа она не была. Грифен была хороша во всём, что делала, так что она явно пошлёт людей, чтобы узнать, что с нами случилось. Оставалось надеяться, что когда они придут, я и Юрген ещё не будем разорваны в мелкие клочки.

— Не отвечают? — Через миг спросил меня Юрген, хотя если бы ответ был, он бы услышал его в своей бусине одновременно со мной[54].

Я покачал головой.

— Ничего. Похоже, мы сами по себе.

— Не в первый раз уже. — Флегматично и совершенно справедливо отозвался мой помощник. — И, должно быть, не в последний.

Учитывая, какими событиями были щедро наполнены наши жизни, это было явно не то заявление, на которое я бы поставил деньги.

Набравшись храбрости для мысли о том, что мы переживём это маленькое приключение, как уже пережили много других, я достал и включил меч — песнопения заглушали звук его работы. Хотя все мои инстинкты хором кричали бежать прочь, рассудок возобладал — по крайней мере, пока, и, должен признаться, он был на волоске от поражения. Просто мы не знали, что вообще там делают еретики, а значит, стоило сперва взглянуть, а потом убегать.

— Тут ты прав. — Согласился я, осторожно заглядывая внутрь. За аркой был короткий туннель, что вёл в саму пещеру — его стены были изукрашены резьбой, на которую я старался не смотреть, а в конце виднелось непристойной формы отверстие, что вело в саму пещеру. Из него и лился тусклый свет, что искажал зрение и слух. Пещера явно была большой — я мог определить это разносившемуся эху — но что происходит внутри, было не понять.

Я поманил Юргена к себе.

— Держись поближе. — Да, и чем ближе, тем лучше, чтобы его дар «пустого» помог и мне. — И держи мельту наготове.

— Уже наготове, сэр. — Заверил он меня, подвигаясь ближе и нацеливая свою неуклюжую пушку прямо в пещеру. Я последовал за ним, слыша, как гудение цепного меча эхом отдаётся от стен, что звучит подобно стае насекомых летним днём.

Зашагавший по туннелю Юрген на миг перекрыл мне обзор, но тут туннель кончился, мой помощник отошёл в сторону, и я своими глазами увидел пещеру. Я был готов к этому зрелищу, но оно всё равно меня потрясло.

Это и правда был храм бога пресыщений и, насколько я мог судить, храм старый. Размерами он мог потягаться с полем для скрамболла{4}, а на сталактитах и сталагмитах тут были вырезаны изображения такого разврата, что даже у записного повесы желудок бы завязался узлом. Венчало эти картины изображение странного андрогинного существа[55]. Я не стал вглядываться — мой взгляд отскочил от этого изображения как лазразряд от орочьего черепа[56]. В стенах пещеры виднелось ещё несколько входов в туннели, украшенных так же, как тот, через который вошли мы.

Примерно в середине пещеры были в круг разложены богатые ковры и покрывала, чьи цвета померкли от шахтной пыли. Повсюду лежали подушки и подушечки, лежаки и лежанки, а на них — люди разной степени одетости. На некоторых была простая и практичная одежда, что я раньше видел на шахтёрах, другие своими костюмами походили на адептов Администратума, домашних слуг, мелких аристократов и — несомненно! — солдат из сил планетарной обороны. Теперь понятно, почему от этих тупиц не было никакого толку. Я быстро сбился со счёта, но понимал, что в этой тёмной пещере еретиков может быть вдвое больше, чем я вижу.

Странное дело, но чем бы ни занимался каждый из этих людей, все они продолжали петь, издавая тот самый звук, что привёл нас сюда — хотя, как они умудрялись не сбить дыхание, я понять не мог.

Свет, за которым мы шли, испускал сияющий шар светящейся энергии, медленно кружащий над главой этого шабаша, что, казалось, дирижировал хором. Время от времени из шара вытягивалось щупальце и опускалось вниз, лениво проходя по телам развратников, будто напитываясь энергией от этих прикосновений. Я почувствовал подсознательное отвращение — это походило на медузу, что хватает пищу свисающими щупальцами.

— Это неправильно. — Юрген прокомментировал всё зрелище в своей обычной манере. Он поудобнее перехватил мельту. — Хотите, я жахну по ним?

Я заколебался. Никто бы не взялся сказать, что станет с шаром странной пульсирующей энергии, ударь в него ревущий раскалённый луч мельты, но просто стоять и ничего не делать, тоже было нельзя. Пока я размышлял, воздух вокруг шара будто зарябил — а потом из него появилась рука, удивительно изящная и чувственная, хотя и заканчивалась крабьей клешнёй. Потом появилось плечо, затем голова, грудь — тело