напрасно он сейчас нервничает, напрасно барабанной дробью стучит под столом его нога, я хороших людей не обижаю.

Я уже был готов сказать «да», как что– то меня остановило.

Я еще раз взглянул на фотографию. И вспомнил.

Ну конечно, видел я именно этот пуфик раньше. Где? В Питере, точно. У кого? В голове как карты, пущенные веером, замелькали имена и клички. Стоп! Ну да, у Вальки, с Обводного канала. Было это лет пять назад, и лупил он тогда за него сумасшедшую цену. Интересно, знает ли милейший Сергей Владимирович Вальку? Ах, да, ведь он не признался, что питерец…

Распахнув секретер, я мгновенно нырнул в свой архив, где хранил фотографии всех встречавшихся мне в практике предметов, и под рубрикой «пуфы и козетки» отыскал то, что предлагал мне пятилетие назад Валян. Сомнений не осталось, это был тот самый пуфик.

– Я вижу, вас что-то смущает, – сказал наблюдавший за мной Сергей Владимирович.

Я быстро отыскал в записной книжке и набрал Валькин питерский телефон.

– Здорово, Валян, – сказал я. – Узнаешь?

– Здорово, – ответил он мрачно. – Кто?

Где уж ему было узнать в таком-то состоянии. Я назвался, напомнил о себе и, кажется, сумел пробиться в еще соображающую часть его головы. Валян утвердительно замычал, что означало, что сознательный контакт установлен.

Я освежил ему память, когда спросил, за сколько же он, видимо недавно, продал тот самый пуфик, за который пять лет назад ломил с меня нечеловеческую цену.

– А не продал я его. И не думаю, – буркнул Валян. – Тогда-то я тебе даром его отдавал, теперь цена другая. Берешь?

Это был сюрприз, над которым я, как шахматист Каспаров, надолго задумался и почти попал в цейтнот. Задача решалась бы просто, если предположить, что пуфиков было два. Но я изначально отбросил такую идею за круг своих размышлений. Предмет был настолько редким, что существование парного к нему было бы совершенно нереальным фактом. Значит, логично подумал я, кто-то из них почему-то врет. Скорее всего, Валян, находящийся ныне во мраке. Или…

Я взглянул на своего гостя. Бедняга всеми силами старался скрыть нервозность, и это старание еще больше выдавало его беспокойство.

– Простите, – нервно спросил он. – Это вы сейчас кому?.. Обнаружился еще один пуфик?

Если Валян никому свой пуфик не продавал, молниеносно соображал я, то какой же пуфик предлагает сидящий передо мной интеллигент питерского разлива? И тут меня осенило. Ну, конечно! Мошенник Валян изготовил точную копию пуфика и загнал ее моему милому интеллигентному губошлепу. Черт, как я все-таки гениален. Шерлока Холмса, пожалуй, не заменю, но в качестве Штирлица вполне мог бы принести стране какую-то пользу.

– Ради бога, извините, Сергей Владимирович, – деликатно обратился я к нему, – но мне все-таки кажется, вы приобрели этот пуфик у Валентина с Обводного…

– Не знаю я никакого вашего Валентина, – достаточно едко ответил интеллигент. – Я, кажется, вам определенно сказал, я не питерец… Если вас что-то не устраивает, могу уйти…

Понятно, понятно, умрет, но не признается, что из Питера. Жены боится, точно. Или любовницы. Интересно, кого больше? А может, он не такой, как все? Может, у него ни жены, ни любовницы нет? Может, он вообще одинок, живет с любимой собакой или, того хуже, с кошкой и долгими питерскими вечерами, когда за окном туман и дождь, пишет длинную книгу воспоминаний о почтенных своих дворянских предках, сражавшихся, скажем, в Порт-Артуре? Или совсем наоборот: книгу-наставление для любителей играть и выигрывать в карточной игре? Или… Десятки великолепных идей, расталкивая друг друга, лезли мне в голову, ни на одной я не мог остановиться и, сочувствуя собственному бессилию, все отчетливее понимал, что ребус этот мне не по зубам. Господи, как часто мы кажемся себе Штирлицами, хотя и на Фандориных не тянем!..

И вдруг мне в голову счастливо пришла давно, казалось бы, просившаяся на свет мысль.

– Сергей Владимирович, – спросил я, – а где, собственно, ваш пуфик?

– Внизу. В машине, – ответил он и заметно воодушевился.

Вот и все, сейчас все простенько решится. Потому что существует только два варианта. Если пуфик подлинный, забулдыга Валян все-таки врет. Пуфик он загнал и теперь валяет дурака. Так оно, скорее всего, и есть, для пьяницы приврать одно удовольствие, все равно что рюмку крепкого в себя опрокинуть. Если же пуфик поддельный, то, кто бы и где бы его ни изготовил, он мне просто не интересен. Я постараюсь интеллигентно поблагодарить своего интеллигента и распрощаюсь с ним на долгие годы.

– Прекрасно, – сказал я. – Мои люди помогут занести его в галерею.

Когда пуфик во всей своей красе оказался, наконец, передо мной, я приступил к осмотру.

Хорошо помню, как напряженно и бдительно существовал эти минуты Сергей Владимирович. Он стоял рядом, перехватывал направление моих взглядов и непрерывно, буквально не закрывая рта, рассказывал мне о пуфике и его семейном происхождении, хотя я ни о чем таком его не просил. Оказывается, его геройский предок-гренадер, в память о войне с Наполеоном, вывез этот пуфик из Парижа аж в 1815 году. Славная история, не отрываясь от дела, кивал я. В тот момент я не заметил в поведении моего гостя ничего необычного, человек переживал за свой предмет и только.

Через десять минут я с точностью криминалиста установил, что Валян, конечно, лил мне пули и проходит первый вариант. Стиль, дерево, сохранившаяся кое-где обивка и даже торчащие, словно проросшие сорняки, пучки черно-серого конского волоса – все было родным, оригинальным. Пуфик был стопроцентно подлинным.

А дальше всё покатилось само собой, как по монорельсу.

Мы утрясли цену, и Сергей Владимирович, заметно расслабившись, попросил разрешения закурить. Я распорядился принести ему чашечку кофе, он улыбался, курил «Кент» и, вероятно, уже топорщил карман – дело шло к деньгам.

Теперь, отойдя в жизни на приличное расстояние от того кошмара, я понимаю, что все могло кончиться именно в тот самый момент. Заплати я сразу же деньги, пуфик бы остался у меня, а мой питерский дворянин покинул бы галерею и Москву в самом что ни на есть парящем духе.

По счастью, наличных в тот день у меня не оказалось.

Сергей Владимирович снисходительно вошел в положение, не выговорил мне и не расстроился. Мы дружески пожали друг другу руки и перенесли формальное завершение сделки на следующий день.

Он нравился мне, мой интеллигент, он был мне даже симпатичен, могу признать, что иметь с ним дело было чрезвычайно приятно. Он ушел как подлинно воспитанный человек, как дворянин и истинный представитель великого города. На полном доверии он оставил свой