– Так и будет. – В голосе Воэна, глядящего на каскадера, слышалось неожиданное почтение. – Так и сделаем.

Сигрейв затянулся неплотно набитой сигаретой, которую передал ему Воэн. Задержав дым в легких, он посмотрел на горы заброшенных машин на заднем дворе.

– Представляешь их в скоростном завале? Чтобы кубарем в канаву? Или со всей дури – лоб в лоб. Я о таком просто мечтаю. Все в твоих руках, Воэн.

Воэн с улыбкой кивнул и состроил металлическую гримасу.

– Ты прав. С кого начнем?

Сигрейв улыбнулся сквозь дым. Он не обращал внимания на жену, которая пыталась успокоить его, и смотрел прямо на Воэна.

– Я уж знаю, с кого бы я начал…

– Возможно.

– …Прямо вижу эти здоровенные титьки – пусть рубятся об панель.

Воэн отвернулся, словно испугавшись, что Сигрейв украдет у него идею. Шрамы на губах и на лбу выдавали необычные чувства. Он взглянул на другой диван, где телепродюсер и искалеченная молодая женщина, Габриель, передавали друг другу сигарету.

Я встал, решив подождать Хелен в машине. Воэн вышел со мной и крепко взял за руку.

– Не уезжайте, Баллард, мне нужна ваша помощь.

Он огляделся, и мне показалось, что Воэн управляет нами всеми, давая каждому то, что тот хочет и чего боится.

Я прошел за ним по коридору в фотолабораторию.

– Новый проект, Баллард. – Воэн уверенным жестом обвел комнату. – Я готовлю специальный цикл – новую программу.

– Вы ушли из химической лаборатории?

– Разумеется. Этот проект слишком важен. – Он покачал головой, отгоняя ассоциации. – Большой правительственной лаборатории не хватает ресурсов – ни психологических, ни каких-либо еще.

Сотни фотографий висели на стенах и лежали на банкетках среди эмалированных кювет. Пол вокруг увеличителя был усыпан отпечатками с пластинок, изученными и отброшенными. Пока Воэн у центрального стола перелистывал страницы фотоальбома в кожаном переплете, я разглядывал снимки под ногами. В основном это были фронтальные фото легковушек и грузовиков, побывавших в дорожных авариях, в окружении зевак и полицейских; встречались крупные планы помятых радиаторных решеток и разбитых лобовых стекол. Многие снимки были сделаны с рук из движущейся машины – на них остались размытые силуэты разгневанных полицейских и врачей, грозящих проезжающему мимо фотографу.

На первый взгляд на фотографиях не было знакомых фигур, но на стене, над металлической раковиной у окна висели шесть увеличенных портретов женщин среднего возраста. Меня поразило их сходство с Верой Сигрейв – так она будет выглядеть лет через двадцать. Женщины были очень разные – и хорошо сохранившаяся жена успешного бизнесмена с лисьим мехом на плечах, и стареющая кассирша из супермаркета, и билетерша с избыточным весом в униформе с галунами. В отличие от остальных фотографий эти были выполнены очень тщательно, с использованием трансфокатора, через лобовое стекло или вращающиеся двери.

Воэн открыл альбом и протянул его мне. Прислонившись спиной к двери, он смотрел, как я поправляю настольную лампу.

Снимки на первых 30 страницах хранили аварию, лечение в больнице и восстановление молодой социальной работницы, Габриель, которая в настоящий момент сидела на диване в гостиной Сигрейва и снаряжала всем косяки. По странному совпадению ее маленький спортивный автомобиль врезался в аэропортовский автобус на въезде в туннель недалеко от места моей аварии. На переднем плане первой фотографии разбитая машина окружена полицейскими, врачами и зеваками; пожарный специальными кусачками режет правую стойку лобового стекла. Повреждений молодой женщины еще не заметно. Ее безучастное лицо обращено к держащему фонарь пожарному, словно она ждет, что он будет ее насиловать. На последующих фотографиях лицо начали покрывать синяки – черты новой личности, предвестие скрытых пока личин души, которые проявятся впоследствии. Меня поразили строгие морщины, образовавшиеся у ее крупного рта. Такие болезненные провалы бывают у замкнутой в себе незамужней женщины – в память о неудачных романах.

Воэн так и стоял за моей спиной, прислонившись к двери. Впервые со дня нашего знакомства он был совершенно расслаблен – его маниакальную живость каким-то образом успокоило мое пристальное внимание к альбому. Я перевернул еще несколько страниц. Воэн собрал впечатляющее фотодосье на молодую женщину. Я понял, что ему повезло оказаться на месте аварии через несколько минут после того, как Габриель воткнулась в зад автобуса. Встревоженные лица нескольких пассажиров уставились на разбитую спортивную машину, которую раненая молодая женщина доставила, словно барельеф, на стенку под их сиденьями.

На следующих снимках Габриель доставали из машины: белая юбка пропиталась кровью, лицо безучастно прижато к руке вынимавшего ее из смятого салона пожарного – последователя безумной секты на американском юге, крещенного в крови ягненка. Полицейский без фуражки держал ручку носилок, в его квадратную челюсть упиралось левое бедро женщины. Между ее бедер темнел треугольник лона.

Следующие несколько страниц показывали разбитую спортивную машину на кладбище автомобилей; крупным планом – высохшие пятна крови на водительском и пассажирском сиденьях. На одной фотографии появился сам Воэн – стоя в позе Байрона, он глядел на машину, и джинсы туго обтягивали его тяжелый член.

Последняя группа снимков показывала Габриель в хромированном кресле на колесах: подруга везет ее по обсаженной рододендронами больничной лужайке; она сама управляет блестящим транспортом на соревнованиях лучников; наконец, она берет первые уроки по вождению инвалидного автомобиля. На фото она разбиралась в сложных рычагах тормоза и переключения скоростей, а я понял, до какой степени эта сильно покалеченная молодая женщина изменилась за время выздоровления после катастрофы. На первых фотографиях в разбитой машине лежал обычный человек, чье симметричное лицо и гладкая кожа выдавали всю расчетливость удобной пассивной жизни, заурядного флирта на заднем сиденье дешевого автомобиля, без истинного понимания настоящих возможностей собственного тела. Я мог представить ее в машине чиновника службы соцобеспечения, еще не имеющую понятия, какое единство образуют их гениталии и стилизованная приборная панель; лишь во время катастрофы впервые откроется ей геометрия эротики и фантазии – яростный союз, рождающийся вокруг ее колен и лона. Эта милая молодая женщина с приятными сексуальными мечтами родилась заново в ломающихся контурах разбитого спорткара. Через три месяца, сидя в новой инвалидной машине рядом с физиотерапевтом, она сильными пальцами трогала хромированные рычаги управления, как продолжение собственного клитора. В глазах читалось ясное понимание того, что промежуток между искалеченными ногами постоянно доступен взору этого мускулистого молодого человека. Его глаза то и дело упирались во влажный торфяник ее лобка, когда она передвигала рычаг передачи. Разбитый спорткар превратил эту женщину в существо свободной и извращенной сексуальности, покореженная крыша и протечка охлаждающей жидкости раскрыли небывалые возможности ее пола. Покалеченные бедра и исхудавшие икры будили аномальные фантазии. Глядя через окно в объектив Воэна, она понимала истинную причину его внимания. Ее сильное несимметричное лицо словно пародировало приборную панель машины, как будто Габриель догадывалась, что исковерканные приборы предлагают целую антологию извращенных актов, дают ключ к новой сексуальности. Мне без труда удалось представить, какие фото я сам сделал бы с этой женщиной: во время разных половых актов, когда ее ноги подняты сложными устройствами, шкивами и каркасами – она открывает иные параметры своего тела, развивает сексуальное мастерство, аналогичное другим умениям, возникшим благодаря развитию технологии в ХХ веке. Представляя, как напрягаются мышцы ее спины во время оргазма, как встают дыбом волоски на дряблых бедрах, я смотрел на эмблему автопроизводителя, на изящные боковые стойки.