Между тем в обоих случаях высказывается сочувствие Кащею и начальнику лагеря: «Стал по-своему несчастным старикашкою» = «Внушаю, бедолаге я / Настойчиво, с трудом».

И заканчивается всё это тем, что от речей Ивана-дурака «умер сам Кащей без всякого вмешательства»[1062] [1063] [1064], а начальник лагеря поддался напору лирического героя: «Я стервенею, в роль вхожу, / А он, гляжу, сдается».

Таким образом, в обоих случаях благодаря своему напору герой одерживает победу над представителем власти. Правда, не всегда этот напор приносит победу — иногда он позволяет лишь избежать поражения, как, например, в шахматной дилогии: «Он подавлен был моим напором / И оригинальностью моей» (АР-13-89), — в результате чего «хваленый пресловутый Фишер / Тут же согласился на ничью» (здесь возникает еще одно сходство между черновым вариантом стихотворения «Вот я вошел и дверь прикрыл…» и «Честью шахматной короны», подчеркивающее личностный подтекст обоих произведений: «Он не мычит, не телится, / А я привстал слегка» /2; 549/ = «Он заметил, что я привстаю» /3; 177/; то же самое лирический герой скажет во «Вратаре» и в «Побеге на рывок»: «Но едва успел привстать…», «Приподнялся и я,/ Белый свет стервеня»; но когда ему ничего не хочется, этот мотив сменяется на противоположный: «Не шевелюсь, и нет намеренья привстать», АР-4-151).

Теперь обратим внимание на связь «Сказки о несчастных лесных жителях» с песней «Переворот в мозгах из края в край…» (1970), в которой «бог» говорит «ангелам»: «Уйду от вас к людям, ко всем чертям: / Пускай меня вторично распинают!». И через некоторое время: «На паперти у церкви нищий пьет: / “Я бог, — кричит, — даешь на пропитанье!”» (АР-9-14). Похожая ситуация была в черновиках первой песни, где про Кащея сказано: «Еженощно клянчил старый у ворот» /2; 31/.

Помимо того, здесь наблюдается сходство с исполнявшимися Высоцким песнями «Нищая» (слова П. Беранже, перевод Дм. Ленского): «Когда она на сцене пела, / Париж в восторге был от ней. / Она соперниц не имела… / Так дайте ж милостыню ей!»852, - и «Пара гнедых» (по мотивам песни А. Вертинского), где говорится о смерти тоже некогда знаменитой дамы: «Грек из Одессы, еврей из Варшавы, / Юный корнет и седой генерал — / Каждый искал в ней любви и забавы / И на груди у нее засыпал. <.. > Кто ж провожает ее на кладбище / В день, когда голос на петле затих? / Пара голодных оборванных нищих, / Да пара гнедых, только пара гнедых!»853.

Исполнение первой из этих песен датируется февралем 1970 года, исполнение второй — апрелем 1970-го, а песня «Переворот в мозгах из края в край…» также была ориентирочно написана в апреле.

Теперь сравним последнюю песню с «Нищей»: «Она соперниц не имела… / Так дайте ж милостыню ей!» (Беранже) ~ «На паперти у церкви нищий пьет: / “Я бог, — кричит, — даешь на пропитанье!”» (Высоцкий). В обоих случаях разрабатывается одинаковый сюжет: раньше был богом, а теперь стал никем. Это же относится к Кащею бессмертному, который «клянчил… у ворот» /2; 31/.

Рассмотрим образы Кащея и семиголового чудища более подробно.

В черновиках «Сказки о несчастных лесных жителях» находим следующий вариант: «Зверя лютого поставил там Кащей» /2; 31/. Сразу же напрашивается аналогия со «Сказкой про дикого вепря» и со стихотворением «В лабиринте»: «А тем временем зверюга ужасный / Коих ел, а коих в лес волочил» /1; 237/, «Так полагалось, что в этой стране / Зверь убивал» (АР-2-32). Также в последнем тексте говорится: «Злобный король в этой стране / Повелевал», — и это явно напоминает стихотворение «В царстве троллей — главный тролль…»: «И бывал он, правда, лют — / Часто порол! — / Но был жуткий правдолюб / Этот король». А в «Разбойничьей песне» действие происходит «во смутной волости / Лютой, злой губернии». Очевидно, что во всех этих цитатах в аллегорический форме говорится о советском государстве и его правителях[1065] (различие же состоит в том, что в «Сказке про дикого вепря» король просил стрелка защитить страну от зверя, а в стихотворении «В лабиринте» король и зверь — Бык Минотавр — заодно друг с другом).

Разумеется, «шутить» с ними крайне опасно: «А с Кащеем шутки плохи, / Не воротишься отсель» /2; 31/. В этом же убедились и волхвы в «Песне о вещем Олеге»: «Ну, в общем, они не сносили голов — / Шутить не могите с князьями!». Обе песни написаны в начале 1967 года.

А мотив «не воротишься отсель» встречается и в следующих цитатах: «Ни одному не вернуться из пекла» (АР-4-73), «На этот раз мне не вернуться» /2; 204/, «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!» /4; 226/, «Вот он прижал меня в углу, / Вот я едва ушел»/1; 199/.

Между тем желание отомстить «князю Олегу» за издевательства над «волхвами» (а значит, и над собой) встречалось у Высоцкого постоянно — например, в 1973 году он предскажет: «Но взойдет и над князем великим / Окровавленный кованый меч» («Я скачу позади на полслова…»). Это будет местью за избиение лирического героя: «Назван я перед ратью двуликим — / И топтать меня можно, и сечь». Точно так же и дружина (та же рать) топтала волхвов под руководством «великого князя» Олега: «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями». Речь здесь идет о тех же конях, которые будут упомянуты в стихотворении «Я скачу позади на полслова…»: «И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили / И надругались, плетью приласкав». Поэтому и «добрый молодец Иван» обнажает «окровавленный кованый меч»: «И к Кащею подступает, / Кладенцом своим маша». А дружина и рать, топтавшие лирического героя, возникнут через некоторое время в «Побеге на рывок»: «Целый взвод до зари / На мне гвозди ковал. / Взвод вспотел раза три, / Ну а я куковал» (АР-414). И этот же взвод расстреливал его в «Том, который не стрелял»: «В меня стрелял поутру / Из ружей целый взвод».

А общая ситуация в «Песне о вещем Олеге» развивает сюжет песни «Вот главный вход…» (1966), где избиению подвергся один лирический герой: «И кулаками покарав…» = «Каждый волхвов покарать норовит»; «…И попинав меня ногами <…> За то, что я нахулиганил» = «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями. <…> Про предсказание он вспоминал / Как о простом хулиганстве» (АР-892); «Но вчера меня, тепленького…» = «К