По словам главного редактора «Комсомольской правды» Бориса Панкина, «Михаила Андреевича Суслова Кощеем называли многие. Для этого достаточно было на него посмотреть. Или послушать. Длинный, тощий. С острым носом на маленьком высохшем личике. Худосочная челка, косо спадающая со лба»[1068].

Для сравнения — в песне Высоцкого этот самый Кащей «от любви к царице высох и увял» (а Мао Цзедун от любви к артистке «похудал» /2; 70/).

Так вот, отношение этого «Кащея» к Высоцкому было резко отрицательным: «За Володей бдил лично Суслов, об официальной концертной работе и речи с ним не вели. Была одна лазейка — выступления в ДК и в клубах с путевкой общества “Знание”, куда вписывали: “Лекция-концерт”»[1069] [1070] [1071] [1072] [1073] [1074] [1075].

В разговоре с Анатолием Меньшиковым Высоцкий посетовал, что его «концерты срываются: из десяти восемь — отменяются по воле партийных сошек и КГБ, по распоряжению Суслова на Апрелевском заводе уничтожен тираж его первого диска-гиганта, о выпуске которого он мечтал всю жизнь. Власти пошли на гигантские потери в угоду идеологии»859

О таком же отношении к поэту свидетельствует и следующий эпизод: «…один из ведущих лекторов ЦК в выступлении процитировал Владимира Высоцкого. Об этом донесли всемогущему М.А. Суслову. Разразился скандал, и лишь безупречная репутация работника и самоотверженная позиция коллег не дали сломать талантливому парню жизнь»860.

Кроме того, Суслову приписывается следующее высказывание о Высоцком: «В его песнях есть неконтролируемый подтекст»8*1.

Поэтому и отношение Высоцкого к нему был самым недвусмысленным. По словам Анатолия Утевского: «…однажды Володя сказал мне, что все эти гонения на него — дело рук Суслова»862. Более того, ненависть Высоцкого к Суслову год от года росла и в итоге стала запредельной. Узнав, что ЦК запретил ему играть роль эсера Савинкова в фильме Сергея Тарасова «Петерс» (1972), Высоцкий сильно расстроился: «Вдруг Володя говорит: “Всё равно я его достану!”. Мы говорим: “Кого?”. Ну, имелось в виду — небезызвестный Суслов. Серый кардинал, как мы называем»86з. В более ранних воспоминаниях И. Бровина встречается такой пассаж: «У меня до сих пор перед глазами Высоцкий, который кулаки сжал: “Я его достану!”»ш. А в «Сказке о несчастных о лесных жителях» Иван сжимал меч-кладенец и тоже хотел уничтожить своего врага: «Так умри ты, сгинь, Кащей!».

Теперь от образов власти перейдем в образу автора.

Черновой вариант «Сказки о несчастных лесных жителях» содержит интересную параллель с песней «Случай» (1971), где лирический герой также сталкивается с «большим человеком» в лице директора ателье: «Как увидел утром — всхлипнул. / Поделом же дураку!» /2; 32/ = «Я шел домой под утро, как старик <…> Ну что ж, мне поделом и по делам…» /3; 126/.

На пути к тюремному зданию, в котором находится царица, Ивану предстоит преодолеть сопротивление лесной нечисти: «Началися его подвиги напрасные, / С баб-ягами никчемушная борьба». Позднее этим же словом поэт охарактеризует свою борьбу с властью (со «стеной»): «Напрасно я лицо свое разбил: / Кругом молчат — и всё, и взятки гладки» (1976). А о столкновении с «баб-ягами» он скажет и в «Моей цыганской» (1967): «Вдоль дороги — лес густой / С бабами-ягами. / А в конце дороги той — / Плаха с топорами». Последние строки почти буквально повторятся в черновиках «Разбойничьей» (1975), где автор будет говорить о себе как о «молодце» (а в «Сказке о несчастных лесных жителях» действует «.добрый молодец Иван»): «Шел без продыха, без сна / По лихой дороге. / Та дорога — мать честна! — / Кончилась в остроге» (АР-6-170) («в конце» = «кончилась»; «дороги той» = «та дорога»; «плаха с то-

порами» = «в остроге»). Причем если дорога «кончилась в остроге», то и Иван-дурак держит путь в конец дороги: «На краю края Земли <.. > В этом здании царица в заточении живет». Еще в одном позднем стихотворении — «Про глупцов» — конец дороги соседствует с мотивом заточения в тюрьму главного героя (мудреца, являющегося оборотной стороной Ивана-дурака, — как две стороны одной медали): «Вот и берег — дороге конец. / Откатив на обочину бочку, / В ней сидел величайший мудрец, — / Мудрецам хорошо в одиночку. <…> И у сказки бывает конец: / Больше нет у обочины бочки — / В “одиночку” отправлен мудрец. / Хорошо ли ему в “одиночке”?».

А описание нечисти в «Сказке о несчастных лесных жителях» напоминает черновой вариант той же «Разбойничьей»: «…С баб-ягами никчемушная борьба. / Тоже ведь она по-своему несчастная, / Эта самая лесная голытьба» (1967) = «Знать, отборной голытьбой / Верховодят черти» (1975; АР-13-112).

Помимо борьбы с нечистой силой, Иван, приближаясь к «зданию ужасному», старается преодолеть нарастающую сонливость: «На душе тоскливо стало / У Ивана-дурака. <.. > Но, однако же, приблизился — дремотное / Состоянье превозмог свое Иван»[1076] [1077]. Такое же состояние будет у героя в «Разбойничьей»: «Шел без продыха, без сна». - и в стихотворении «Снег скрипел подо мной…» (1977): «И звенела тоска, что в безрадостной песне поется <...> Дай не лечь, не уснуть, не забыться!». В этом стихотворении лирического героя «сугробы прилечь завлекали», но он этому всячески сопротивляется, как и в «Белом безмолвии»: «Кто не верил в дурные пророчества, / В снег не лег ни на миг отдохнуть…».

А объясняется дремотное состояние Ивана атмосферой всей страны: «Но влекут меня сонной державою, / Что раскисла, опухла от сна» («Купола»). Сравним с воспоминаниями Евгения Чулкова о встрече с Высоцким во время его приезда в Глазов в апреле 1979-го: «Слушать его было страшно интересно. Он как-то так завелся, начал говорить, что у нас не Россия, а страна Лимония, что вся страна давно спит. Вдруг осекся и говорит: “Э, я не о том”»8бб. Об этом же идет речь в следующих цитатах: «И граждане покорно засыпают» («Москва — Одесса»), «Бессловесна толпа — все уснули в чаду благовонном» («Райские яблоки»; АР-3-160).

Далее по сюжету Иван расправился с семиголовым чудищем: «Тут Иван к нему сигает, / Рубит головы сплеча» (как и позднее в «Случаях», 1973: «Мы рубим прошлое сплеча»), — вошел в здание и начал «наезжать» на Кащея: «Так умри ты, сгинь, Кащей!». С таким же «пожеланием» обращается к врагам и «чистый» лирический герой: «Ох, да пропадайте, пропадайте, пропадайте, / сгиньте пропадом совсем!» («Ох, да помогите…», 1976 /5; 625/), «Чтоб