– Можешь спать в моей комнате, – решил Габриэль. – Пошли, старик. Три лестничных пролета – и тебя ждет перина.

– Веди.

Поднимаясь по лестнице, старик почти не стонал. Габриэль уступил ему свою походную кровать – постелей в замке не было, или они достались другим гостям.

Тоби не проснулся, когда они затопали рядом. Он выглядел совсем измученным, и Габриэль не стал его будить. Нашел кожаный чехол, где хранилось вино, и обнаружил, что обе бутылки пусты.

– Черт.

Гармодий, самый могущественный магистр Новой Земли, уже храпел.

Габриэль посмотрел на него. Ставни были открыты, и лунный свет падал на вытянутую руку. Ночь была прохладная. Габриэль вытащил из кучи одежды, сваленной на стуле, свой красный плащ и прикрыл им старика. От плаща пахло дымом. Запах этот навевал воспоминания.

Габриэль улыбнулся. Вышел из спальни – в соседней комнатке спала Нелл, ее обнимал какой-то парень. Габриэль задумчиво покивал, нашел флягу и вынул из нее пробку. Во фляге оказалась вода. Он ее выпил.

Хотелось ему другого, и он вышел в коридор с кубком в руке.

Открылась дверь в покои королевы. Появилась Бланш со свечой.

Тысячи мыслей пронеслись в голове у Габриэля. Когда она повернулась, оба вздрогнули.

– Прошу прощения, – сказал он, не представляя, за что извиняется.

– Я могу чем-то помочь? – спросила она после паузы. – Младенец спит. Ее милость тоже.

Габриэль помахал кубком. «Черт возьми, я же капитан. Что мне мешает бродить по коридорам посреди ночи?» Но она, кажется, укоряла его за то, что он оказался здесь в такое время.

– Искал вино.

Гармодий особенно громко всхрапнул, и этот звук отдался эхом в каменных стенах.

– По-моему, он сейчас задохнется, – хихикнула она.

Они смотрели друг другу в глаза. Это продолжалось слишком долго.

– Я… – начал он, чувствуя, что выглядит как дурак.

– У меня есть вино, – хрипло сказала она, – в комнате.

Она не отводила глаз.

Он протянул руку. Она приняла ее.

– Я хочу посмотреть на вашего грифона, – прошептала она.

Он засмеялся. Она не поняла, в чем дело. Но он подвел ее к двери и достал ключ из мягкой стали.

– Он будет кричать? – Она вдруг испугалась. Она предложила ему вина и напросилась смотреть на чудовище.

– Вряд ли. Разве что когда мы уйдем. Я пойду первым.

Он отпер дверь, и она с удивлением поняла, что красивый когда-то зал нынче лишен крыши и открыт ночному ветру. Над головой сияли звезды. В зале стояли два кресла, по полу тянулась тяжелая железная цепь, и…

Она увидела чудовище.

Габриэль двинулся вперед, что-то бормоча. Монстр был огромен. Казалось, он заполнял весь зал – а размерами зал мог сравниться с домом, в котором Бланш выросла и жила с матерью. Грифон положил голову на пол.

И перекатился на спину, как огромная кошка.

– Иди сюда, – сказал сэр Габриэль.

Она наконец-то выдохнула и сделала шаг. А потом, почти не думая, подошла прямо к твари. Вытянула руку, дотронулась.

– Он еще сильно вырастет?

– Еще раза в два, да, малыш? Через месяц-другой на нем уже можно будет ездить.

На голове у грифона росли перья, огромный хищный клюв загибался вниз, как скимитар или рог. Клюв был острый, а черные глаза казались бездонными. Перья на крыльях тянулись ровными бесконечными рядами: зеленые, черные, белые, золотые – по-настоящему золотые, как будто все ювелиры в мире объединились, чтобы их создать. Но сразу за мощными мышцами, приводившими крылья в движение, виднелась линия, где маленькие, искривленные перья переходили в шерсть. За этой линией шкура грифона напоминала лошадиную или коровью, но вот когти были совсем не коровьи.

Тварь не казалась нескладной и уродливой, но почему-то была странно красива. Как покрытый шрамами кот или любимые старые туфли. Бланш почесала живот там, где сходились шерсть и перья, и грифон издал звук, напоминающий то ли мурлыканье, то ли скрип.

– Ты ему понравилась, – заметил Габриэль.

Но грифон не только мурлыкал. Бланш редко сталкивалась с воздействием эфира. Точнее, никогда. И сейчас она впервые почувствовала что-то незримое.

Сэр Габриэль шлепнул тварь по клюву.

– Не надо, – сказал он.

И тут Бланш внезапно ощутила ужасающую, чудесную волну любви.

У нее в голове голос Габриэля произнес:

– Хватит.

Одно мгновение она видела его, в красном дублете и шоссах, на паркетном полу какого-то собора в окружении статуй и чисел. На пьедестале за ним стояла красивая женщина, одетая как статуи в церкви.

– Я сам умею ухаживать, – сказал голос в ее голове, – хватит, Ариосто!

Огромная тварь подняла голову и посмотрела прямо в глаза Бланш. Шершавый язык прошелся по ее лицу. Она засмеялась, хотя ее трясло, и вдруг представила себе сэра Габриэля в самом непристойном виде и по-' краснела.

Она попыталась отвернуться и коснулась Габриэля плечом. Он накрыл ее губы своими. Ей казалось, что ее телом управляет кто-то другой, но она прижалась к Габриэлю. Она никогда не делала так с парнями. Она чувствовала себя распутницей, но ей это нравилось.

Грифон смотрел на них, не мигая. Габриэль оторвался от нее, поцеловал в шею, а потом рука его напряглась, и он осторожно потянул Бланш к дверям. Грифон издал звук, очень похожий на вздох.

Бланш обернулась, а Габриэль осторожно, но твердо удержал ее.

Закрыл за ними дверь. Отвернулся, запер.

– Если ты меня целуешь, – хрипло сказал он, – я хотел бы, чтобы ты делала это по своей воле. Ариосто – создание Диких.

Бланш поняла, что тяжело дышит, что вся горит, а руки трясутся. Она слишком хорошо сознавала, что дверь покоев королевы совсем рядом. Что они, по сути, на публике.

Она повернулась к своей двери, ясно понимая, чего на самом деле хочет.

И не умея этого показать.

– Он красивый, – заметила она.

Габриэль последовал за ней, держась на шаг позади.

– Пойдем, – просто сказала она. Она не могла представить слов, которые выразили бы ее мысли и чувства. Поэтому она открыла дверь.

Они прошли в низкую, окованную железом дубовую дверь, и Бланш тщательно ее закрыла. Поставила маленькую свечу, которую держала в руке, в походный подсвечник на низком шкафчике. Время текло очень медленно. Каждое ее движение казалось очень важным. Очень изящным. Очень красивым. Она поднялась на цыпочки, потянулась за чем-то.

«Надо было идти спать», – подумал он. Потом пришла еще тысяча мыслей.