победили ириску? – Я обвожу взглядом тех, кто находился на моей стороне арены. – Ребята, они победили ириску, и им едва не пришлось делать это дважды, – прикалываюсь я.

– Вообще-то этой ириски было много, – говорит Байрон со своей самой очаровательной улыбкой.

– Мне плевать, даже если вы победили такое количество ирисок, что хватило бы на мировой рекорд. Как бы то ни было, у вас нет песка в интимных частях тела, и никто из вас не превращался в цыпленка.

Рафаэль толкает плечом Байрона.

– Я же говорил тебе, что слышал, как кто-то кукарекал.

– О, и не раз, – огрызаюсь я и поворачиваюсь к Джексону. – И честное слово, если ты будешь смеяться, я дам тебе под дых.

– О чем речь, ни за что. – Он сжимает губы, пытаясь сдержать смех.

Я машу пальцем перед его лицом.

– Никаких насмешек.

Но стоит мне отвернуться, как он спрашивает Хадсона:

– Ведь это был Флинт, да? Это Флинт возомнил себя цыпленком?

– Иди ты на хрен, Вега, – ворчит Флинт.

– Точно, – соглашается Байрон, и в его голосе тоже звучит сдерживаемый смех. – Точно цыпленок.

– Глаза бы мои на вас не смотрели, – говорю я. – Ириска. Вы победили ириску.

– Да ладно. – Хадсон протягивает ко мне руку. – Вы все молодцы.

И я не знаю, в том ли дело, что он признал, что нам всем пришлось нелегко, или в том, что он наконец опять говорит и двигается нормально, но моя злость сменяется облегчением.

Он в порядке. Как и мы все. Мы не потеряли никого в этом раунде, как бы я ни боялась, что кто-то из нас погибнет по моей вине. Мои друзья – моя семья – все они живы.

На мои глаза наворачиваются слезы облегчения, и мне становится так неловко, что я утыкаюсь лицом в грудь Хадсону – только на секунду, пока делаю вдох или два, чтобы избавиться от напряжения, которое копилось во мне весь последний час.

И это одна из многих причин, почему Хадсон так хорош. Каким-то образом он всегда точно знает, что мне нужно. Он кладет одну руку на мою поясницу, другую на мой затылок и поворачивает меня так, что мое лицо оказывается скрыто от остальных, а его тело заслоняет меня от них.

– Осталось еще одно Испытание. Только одно. После чего все это превратится в страшный сон.

Я киваю и смеюсь сквозь слезы.

– Да, еще одно. Похоже, они были не такими уж невыполнимыми, ты не находишь?

– Да уж. – Он качает головой. – Боюсь, мне понадобится не один сеанс у психотерапевта, чтобы избавиться от воспоминаний о том, как Флинт пытался выклевать мне глаза.

– Да, и мне тоже, – соглашаюсь я.

– Ничего, зато теперь мы по крайней мере думаем о песке в нашей одежде, а не о жуках, – замечает он, и я содрогаюсь.

– Еще рано расслабляться, – бормочу я. – Слишком рано.

– Извини. – Он, усмехнувшись, прижимает меня к себе, затем разворачивает нас обоих.

– Я все равно надеюсь, что мы сможем пройти это последнее Испытание быстро, – говорю я. – Ведь до затмения кровавой суперлуны, наверное, осталось не больше получаса.

– Не бери в голову, Грейс, – успокаивает меня Колдер. – Раз уж я наконец снова могу двигаться в нормальном темпе, этот раунд наверняка не доставит нам проблем.

Остальные соглашаются с ней, и мне не хватает духу указать им, что мы понятия не имеем, что нас ждет теперь и как быстро мы сможем справиться с этим. Но кое в чем они правы. Зачем переживать заранее?

И тут, словно по сигналу, стены на арене начинают двигаться, но на сей раз вместо того, чтобы разделить ее пополам, они отодвигаются все дальше.

– Не знаю, надо ли нам испытывать от этого облегчение или ужас, – говорит Дауд, когда стены продолжают раздвигаться.

– Думаю, скорее ужас, – отвечает Иден, хотя в ее голосе звучит оптимизм, а не страх. – Надо сводить свои надежды к минимуму, и тогда тебя может ждать приятный сюрприз.

– Да, но последним всегда бывает самое плохое, – возражает Джексон. – Так что соберите все ваше дерьмо в кулак, нам надо победить.

– Это точно, – отвечаю я, хотя мне не нравится, как он говорит с Даудом. Наверное, это потому, что Дауд младше нас, и у Джексона взыграл отцовский инстинкт, но так нельзя. – Хотя, быть может, на этот раз вам придется есть не только ириски, но и капкейки.

– Большинство из нас не ели ириски, – со смехом говорит Байрон, – хотя это звучит немного устрашающе.

– Возможно, это может устрашить вампира, – замечает Мэйси, – но лично я всегда любила ириски.

– Мы купим тебе целый мешок, – обещает Реми. – Кучу ирисок всех вкусов, какие найдем.

Лицо моей кузины на секунду озаряет радость, но затем у нее делается хмурый вид.

– Не надо. Я уверена, что мне не захочется ничего, что напоминало бы об этом месте.

Больше никто из нас ничего не говорит, поскольку у нас натянуты нервы из-за того, что мы ждем целую вечность.

– Когда же они наконец остановятся? – ворчит Флинт, глядя на стены, которые отодвигаются все дальше и дальше. Арена уже стала вдвое шире, чем была, однако стены все продолжают отодвигаться.

– Думаю, тогда нам крышка, – отвечает Хадсон. – Как по мне, пусть двигаются дальше.

– А меня беспокоит другое, – говорю я. – С чем же нам предстоит иметь дело, если для этого требуется столько места?

Никто не отвечает, и арена больше не пытается разделить нас на две группы, как будто для того, чтобы отбиться от того, что нам предстоит, понадобятся общие усилия.

Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что об этом думаем мы все: нам придется тяжело. Вопрос заключается только в том, насколько тяжело.

Меня охватывает паника, но я подавляю ее, прибегнув к уловке с арифметикой, которой научил меня Хадсон. Это помогает – и вовремя. Потому что стены наконец останавливаются, и арену наполняет странный жужжащий шум.

– Что это? – спрашивает Иден, оглядываясь в поисках источника звука.

Он доносится из камня в самом центре арены. Камень медленно втягивается в пол, и на его месте появляется каменный постамент, тот самый, который мы видели до начала Испытаний. А на постаменте стоит золотая чаша, усеянная бриллиантами.

– О-о, как красиво, – говорит Колдер.

– О боже, – шепчет Мэйси. – Это они? Неужели нам это удалось?

Мы растерянно переглядываемся. Тэсс говорила о четырех раундах, а мы прошли только три.

Разве что…

– Может, один из этих раундов можно считать за два? – спрашиваю я. Тот из них, где нам пришлось иметь дело с жуками, определенно можно было бы считать за два. Или за