Этот «заговор» Садата и Хафеза аль-Асада застал еврейское государство врасплох. Но через несколько дней, не в последнюю очередь благодаря быстрому освоению полученного от американцев оружия, израильтяне коренным образом переломили ситуацию, разгромили сирийцев на Голанских высотах и прижали крупные египетские силы к Суэцкому каналу. В итоге региональный кризис превратился в глобальный и затронул Европу. Советский Союз, отчаянно пытаясь избежать полного уничтожения своих союзников, прибегнул к ядерному шантажу.[1322] В ответ Вашингтон объявил атомную тревогу. Организация стран – экспортеров нефти (ОПЕК) приняла меры против поставок оружия США в Израиль, объявила о снижении общего объема добычи нефти и наложении эмбарго на США и европейские государства, тоже поставлявшие оружие. Цены выросли вчетверо; на бензоколонках копились очереди. Европейские правительства впали в панику и попытались «откреститься» от Израиля и Соединенных Штатов. Бельгийцы отказали в использовании своих аэродромов для транспортных перевозок. Великобритания, как утверждалось, временно запретила заход на Кипр, и даже обычно покладистые западные немцы жаловались, что их порты используют для переправки военного снаряжения в Израиль. Американо-европейские отношения резко осложнились. «Меня не волнует, что происходит с НАТО, – сказал Киссинджер, чьи слова широко цитировались. – Меня от них тошнит».[1323] Так или иначе, геополитики Ближнего Востока, Европы и Соединенных Штатов пересеклись, и последствия этого пересечения стали ясны в последующие тридцать лет.

Три десятилетия с 1945 года судьбы мира определяла холодная война между Востоком и Западом. В некоторых регионах этот конфликт привел к прямому военному противостоянию. Соединенные Штаты дважды вступали в войну в Восточной Азии, к примеру, против советских союзников в Корее и во Вьетнаме, и чуть было не втянулись в ядерную конфронтацию из-за Кубы. Реальным «призом», однако, неизменно оставалась Германия. Именно там, особенно в Берлине, готовился и тлел ядерный армагеддон, именно там предстояло развернуться новой общей войне с применением обычных вооружений. Контроль над этой территорией и ее ресурсами наверняка определил бы исход конфликта; поэтому все остальные фронты воспринимались как второстепенные по сравнению с германским. Кто победил, а кто проиграл, пока сказать было сложно. Великобритания и Франция лишились большей части своих заморских владений и утратили во многом то положение в Европе, какое занимали прежде, но они являлись ядерными державами, занимали постоянные места в Совете Безопасности Организации Объединенных Наций и продолжали выступать гарантами выполнения Германией наложенных на нее обязательств. ФРГ добилась многого после окончания войны, а «восточные» договоры ознаменовали ее возвращение в международную систему, но страна по-прежнему пребывала в состоянии «полусуверенитета» и нисколько не приблизилась к воссоединению с Востоком. Соединенные Штаты и Советский Союз, разумеется, доминировали в своих лагерях, пускай по-разному, но вопрос, какая из двух мировых систем, ими олицетворяемых, станет доминировать в Европе, все еще оставался открытым.

Решение «немецкого вопроса» посредством «разрядки» оказалось недолгим. Всего несколько лет спустя Европу сотрясли советские попытки закрепить достигнутые ранее геополитические преимущества. Германия очутилась в эпицентре этой «второй холодной войны». Исход этой борьбы определила новая трансатлантическая демократическая геополитика, которая в конечном счете уничтожила Организацию Варшавского договора, разрушила сам Советский Союз и привела к объединению двух Германий. Вопреки популярным предсказаниям эта территориальная революция в самом сердце Европы не нарушила баланса сил – отчасти потому, что сами немцы не выказывали никаких стремлений к гегемонии, а отчасти потому, что процесс европейской интеграции намеренно ускорили ради сдерживания нового «тяжеловеса». Только с возрождением российского могущества на востоке, началом финансового кризиса в еврозоне и с «арабской весной» Германия наконец-то принялась демонстрировать накачанные мышцы.

В середине 1970-х годов Советский Союз имел все основания чувствовать удовлетворение.[1327] Соединенные Штаты претерпели унижение во Вьетнаме и столкнулись с глубоким разладом дома; то же самое характеризовало крупные западноевропейские государства. Владивостокское соглашение ноября 1974 года зафиксировало наконец-то обретенный Москвой ядерный паритет, при этом СССР сохранял превосходство в обычных вооружениях. Важнее всего было то, что «немецкий вопрос» удалось решить благодаря «разрядке» (во всяком случае, так казалось). Приоритетная задача виделась в том, чтобы добиться общего согласия НАТО на соблюдение Потсдамского договора. С этой целью советские дипломаты настаивали на созыве Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), которое постулировало бы неизменность существующих границ и послужило форумом для мирного урегулирования разногласий между двумя блоками. Чтобы подкрепить свои пожелания, а заодно сильнее расколоть западный альянс, Советский Союз намеревался воспользоваться собственным значительным военным присутствием в Центральной Европе. На территории ГДР отмечалось массовое развертывание обычных вооружений. К концу 1974 года Москва одобрила размещение на «передовых рубежах» СС-20, ракет средней дальности, которые ликвидировали до того очевидные преимущества НАТО в системах передового базирования. Тайное развертывание этих ракетных комплексов в последующие несколько лет «совпало» с выводом американских средств ПРО из Западной Германии, а также позволило нарастить военное давление на Бонн, который воспринимался как слабейшее звено западной коалиции. «Под прикрытием СС-20 можно было обдумывать и смелые [обычные] операции, – вспоминал генерал Данилевич, представитель советского Генерального штаба. – Мы немедленно взяли в заложники всю Европу».[1328] Это обстоятельство не укрылось от внимания Бонна, который, как указывалось в одном западногерманском документе, «пострадает первым и в наибольшей степени в ходе любой атаки на Центральную Европу».[1329]