быть, в другой раз? – поинтересовался Кирилл, понемногу набираясь храбрости.

Кулаки его сжались, и он осторожно огляделся, пытаясь выяснить, сопровождает ли кто-нибудь Иоанна. Да, его сопровождали…

– Полагаю, неразумно будет отклонять приглашение августейшего. Он ведь может в другой раз его не повторить, – продолжал Иоанн тем же вкрадчивым тоном, в котором опытный Кирилл уловил глубоко скрытую угрозу, тем паче что исходила она от главного по сути инквизитора Церкви.

Садясь в машину, митрополит пытался понять, хорошим или плохим знаком является столь внезапное приглашение на аудиенцию. «Что не сразу в монастырь Ордена – хорошо, а что к императору – плохо. И то, что Иоанн, а не какой-нибудь епископ, – хорошо… Эх, вот что разоблачиться не дали, это, скорее, плохо! Еду в саккосе, как попугай, у всех на виду, в патриаршей машине…»

Димитрий между тем стоял на углу одного из переулков и издали наблюдал за митрополитом, который неуклюже, боком, забирался в лимузин.

Внезапно зазвонил комт. У звонившего был строгий голос, строгий и властный.

– Молодец, – услышал Димитрий. – Все правильно сделал, как учили. Теперь же изволь исчезнуть отсюда. Чтобы никто тебя больше в столице не видел. Мерзкая история у вас с той гречанкой вышла, ой мерзкая! Ну, да ладно. Она теперь забыта. Заслужил. Считай, что опять честный человек – насколько тебя хватит, конечно. И избавь от себя Город.

– Да, но как же…

– А очень просто, – перебил голос. – Только не говори, что придется на паперти стоять, деньги на дорогу выпрашивать. Не прибедняйся, не зли меня. Прощай – надеюсь, навсегда.

Тем временем патриарший лимузин нес Кирилла в сторону Дворца. В районе Августеона было уже достаточно людно, и собиравшиеся болельщики с удивлением разглядывали митрополита в облачении, смущенно восседавшего на патриаршем сидении. Около самого ипподрома машина въехала в невысокие ворота и остановилось посреди крытого дворика. Иоанн с Кириллом долго шли по полутемному коридору, потом поднялись по лестнице. Магистр ввел пленника в большую комнату без окон, но зато ярко освещенную и сверкавшую мрамором. У стены стояло несколько кресел.

– Здесь вам придется подождать, владыка. Желаю здравствовать, – вежливо проговорил Иоанн и, слегка поклонившись, исчез за дверью; тихо щелкнул замок.

Устроившись в кресле, митрополит Ираклийский предался невеселым размышлениям. Он чувствовал себя одиноким и всеми покинутым, даже преданным. Еще час назад он рассчитывал явиться к ипподрому во главе тысячной толпы и предъявить требования, а сейчас… Что его ждет? Суд? Изгнание? Прежде всего – томительное ожидание и полная неизвестность. Гадать бессмысленно, остается только следить за сложными переплетениями красных прожилок на белом камне. Он попробовал молиться, но молитва не шла ему на ум. Нет, спать нельзя! Сколько же это будет длится? Прибой…

Митрополит очнулся от негромкого мелодичного звона и сразу вскочил на ноги. У дальней стены стоял невысокий трон, и сейчас на нем восседал император.

– Государь! – воскликнул Кирилл, склоняя голову.

– Ну, здравствуйте, преосвященнейший владыка, – ответил Олег, пристально глядя на него. – Вы, конечно, не обиделись на наше настойчивое приглашение? Ведь вы вроде и сами собирались придти? Понравилось ли вам разъезжать в патриаршей так сказать колеснице? Запомните хорошенько это ощущение, потом всегда будете вспоминать.

– Государь, я… – начал было Кирик и осекся, встретившись с тяжелым и холодным взглядом императора.

– Я все про вас знаю, не будем терять времени, – не спеша проговорил тот. – Вы хотел испортить людям праздник, выставить нас гонителями веры, попирателями всяких прав… Только зачем это вам, владыка?

– Государь… ведь вам известно, что мы заботимся о монашестве…

– И духовной жизни? Оставьте, владыка, не нужно об этом здесь. О духовной жизни заботитесь, а из-за вас пришлось святейшего беспокоить, от молитвы отрывать. Нет ли здесь противоречия?

– Я не хотел его беспокоить, государь…

– Так чего же вы хотели? Может быть, той же монашеской жизни? Высоких состояний, озарений? Чего? Пожалуй, если угодно, можно вам и духовную жизнь обеспечить. К примеру, в Соловецком монастыре. Хотя, – император поглядел на побледневшего Кирилла несколько задумчиво, – я вижу, такая перспектива вас отчего-то не прельщает.

– Государь, вы ведь знаете… – Кирилл закашлялся, в горле у него пересохло. – Искушения даны нам для того, чтобы…

– Оставьте кривляние для своих почитательниц. Я с вами о важных делах говорю.

Митрополит понурился. Опустив голову, он внимательно изучал изысканный каменный узор наборного пола. Потом медленно поднял глаза на императора.

– Да, государь, мне не под силу монашеское житие. Оно сейчас очень немногим под силу, это не секрет. Но я вижу свою задачу в другом. Я хочу, чтобы церковь была сильной!

– А для чего вам это нужно, владыка? – вскинул брови Олег Даниилович. – Чего же вам еще не хватает? Чего? Может быть, все дело в том, что вы сами хотите быть сильным при этой сильной церкви? Говорите же, я жду правды.

– Да, я этого хочу, – выдавил из себя Кирилл. – Хотел…

– Прекрасная откровенность. Но для чего вы этого хотите? Неужели только для более роскошной жизни? Хотите дворец на берегу, много власти? Чтобы толпы встречали вас у ворот? Думаете, в этом счастье? Ошибаетесь, владыка. Счастье это когда у тебя есть близкие люди, друзья, которые тебя не предадут. Но, похоже, счастливым вам быть не грозит.

– Я надеялся… я надеялся, что на большом пути найдутся и верные соратники…

– И искали их среди тех, кто слетался на ваши пиры и лекции с угощениями? Пустое занятие! Вы думали, что собираете общество единомышленников, а построили механизм, которому сами вы не нужны. Если вы теперь попадете к своим ближним, духовным и искренним, в шестеренки, они же вас и размелют в муку.

– Похоже вы правы, государь, – пробормотал Кирилл.

– В этом уж – несомненно. Да мне и сложно не быть правым, ведь всем видно, что вы берете в соратники откровенных мерзавцев. И это для вас не секрет, ведь так?

– Так. Но мерзавцы порой очень талантливы. И поскольку я ставлю нестандартные задачи, мне нужны нестандартно мыслящие люди… Их не так легко найти.

– А не приходило ли вам в голову, что надо потерпеть? Если ваши, как вы говорите, задачи, так хороши, то должны найтись и люди. А если нет – то, может быть, и не стоит гнаться за колесницей? Ведь это просто и даже как будто в рамках обычной аскетики.

– Да, но Ваше императорское величество…

– Мое величество все отлично понимает! – буркнул монарх. Не терпится, да? Тогда, может быть, вообще не стоило начинать? Ведь вреда вы уже принесли немало. Я читал ваши давние проповеди, владыка, в них было много полезного. Вы заботились о людях, о том, чтобы говорить с ними человеческим языком –