Взятый в прокат или как сказали бы в Северной Америке «каршеринг» «фиат» нес его к цели… Позади остался перелет из Москвы до аэропорта имени Маймонида, остановка в гостинице, куда он только забросил чемодан, звонки по указанным адресам Затем – пересечение границы между Святой Землей и Самарией – желто-сине-белой полосы прямо посреди извилистой неширокой улочки, охраняемой пожилым полицейским – и вот он в дороге. Время представителя Личной Канцелярии дорого.

По сторонам шоссе Вамензон видел пустые поля и зеленеющие кипарисы, а дальше – далекие вершины Елеонских гор на которых блестел снег.

Проехав еще километров семь, он свернул на дорогу, ведшую в киббуц Адод – как гласила вывеска на идише и иврите. По обочине блестели узкие линии каналов.

Трава по обе стороны дороги уступила место пальмам. Высоко в небе парили коршуны.

Вамензон миновал одинокую серо-зеленую будку блокпоста – наследие прежних неспокойных времен и остановился у третьего дома от дороги. Из беленой известью трубы поднимался голубоватый дымок. Он остановился во дворе и вышел из «фиата» поежившись в своем легком пальто.

А в дверях уже стоял хозяин – в лыжной шапочке и толстом свитере.

Бронштейну было восемьдесят шесть лет, но выглядел он лет на пятнадцать а то и двадцать моложе…

Они пожали друг другу руки, после чего Матвей Петрович жестом пригласил гостя в дом и предложил присесть – а сам сел напротив.

Мебель была простая и грубоватая и Вамензон бы не удивился если бы оказалось что ее сделал сам физик.

– Значит, вы – Николай Николаевич Вамензон? – первым начал Бронштейн.

– Э-э, да.

– Это выходит за вас меня просил старый Герцевич?

– Так точно… – машинально бросил штаб – ротмистр. «Александр Соломонович не подвел…»

– Из ОСВАГа или из Разведупра? – улыбнулся старик.

– Не угадали Матвей Петрович – из Третьего отделения Его Императорского величества Канцелярии. Штабс-ротмистр Вамензон…

– Да – задумчиво произнес старик, как бы мельком изучив его горбоносый профиль и темные кудри – они знали кого послать… Вы давно крестились? – осведомился Бронштейн. Спрашивал похоже без упрека или каких то задних мыслей – как гласило досье – «гордость Самарии» и «светоч иудейской науки и разума Избранного народа» был атеистом.

– В возрасте семи дней от роду, – улыбнулся Николай Николаевич. В православие перешел мой дед – влюбившись в дочь кузнеца из села где жил. Им конечно пришлось уехать…

– Да конечно… – несколько невпопад ответил Бронштейн. – Да…

В памяти ротмистра ожили строки наскоро собранного на него информационным столом досье.

Если коротко – перед ним сидел истинный гений. Лауреат Нобелевской премии, лауреат Демидовской премии, иностранный член академий почти всех стран Альянса и Атлантического Союза (а также Латинского Союза, Китая, Персии, и даже Халифата – хотя существование там академии было слегка нонсенсом). Почетный доктор и почетный профессор двадцати университетов.

Кавалер трех десятков орденов – от «Зеленой звезды» Латинского союза II класса до новозеландского «Южного Креста». Вписанный и в маститые монографии и в школьные учебники – «постоянная Бронштейна», «ряды Бронштейна», «эффект Бронштейна»…

Физик, философ, популяризатор науки и талантливый писатель.

Как было написано у Брокгауза и Эфрона «Бронштейн одним из первых осознал, что для разгадки фундаментальных проблем – таких, как рождение Вселенной – понадобятся и кванты, и гравитация. Это значит, что сами понятия пространства и времени требуют пересмотра или «замены их какими-то гораздо более глубокими и лишенными наглядности понятиями».

И справка Императорской Академии «К настоящему времени почти любой, кто серьёзно думает о квантовой физике, согласен с Бронштейном.»

И в самом деле – с недавних пор в международном сообществе физиков вдруг обнаружили, что одну из главных узловых точек их дисциплины – теорию квантовой гравитации – впервые обозначил мало кому известный русский тогда еще физик по имени Матвей Бронштейн. Он был не только выдающимся теоретиком, но и талантливым педагогом и популяризатором науки. Его книги, написанные для детей, сегодня можно назвать классикой и эталоном жанра.

Если образно выражаться – он был императором современной физики как Олег Даниилович – императором России.

Еще до последней войны среди петербургской интеллигенции о нём о много говорили.

Его статьи о фотонной структуре рентгеновского излучения и температуре звёзд публиковали в ведущих мировых журналах, когда автору еще не исполнилось двадцати.

Он интересовался, астрофизикой, теорией относительности физикой полупроводников – он например подсказал Лосеву путь которым тот двинул вперед мировую электронику (в любом комте или ЭВМ – есть и частица его заслуг).

Будучи почти самоучкой, он поступил в Санкт-Петербургский университет уже сложившимся исследователем. Он читал на многих языках и поражал своей всесторонней эрудицией. Диссертацию под названием «Квантование гравитационных волн» Бронштейн защитил ещё в 1935 году – и ученый совет единодушно, включая антисемита фон Ленарда, присвоил ему звание доктора наук.

В отличие от многих своих коллег он не чурался вполне гуманитарных интересов. Он и сам постепенно стал блестящим литератором.

Его биографии ученых, географов исследователей, его рассказы о научных открытиях вписывались попечительскими советами гимназий и реальных училищ – да что там – духовных семинарий! – в списки рекомендованной литературы.

Ему повезло уметь сочетать в себе разные дарования.

Это были дарования теоретика и литератора, эрудита и педагога. А также дар человека, который всегда сохранял личное благородство, несмотря на не вполне благородное происхождение.

Как вспоминал маститый классик Паустовский – «Достаточно было провести в его обществе полчаса, чтобы почувствовать, что это человек необыкновенный. Он был блистательный собеседник, эрудиция его казалась необъятной. Английскую, древнегреческую, французскую литературу он знал так же хорошо, как и русскую. Кипучий, жизнерадостный, чарующий ум».

Всем бы хорош – быть бы ему академиком и профессором. А что еврей – в конце концов не девятнадцатый век! Но…

И причина то была вроде пустяковая. Как-то он вступил в конфликт с издателем – Сытиным. Бронштейн принес ему научно-художественную книгу: «Изобретатели радиотелеграфа» о Попове и Маркони.

Тот просил переделать всю повесть в том духе что Маркони украл разработку у Попова – возможно, «с помощью католических монахов, тайно проникших в Россию». Так мол и завлекательнее и вообще патриотичнее.

Выслушав объяснение Бронштейна, что эта гипотеза – чушь, и что в науке открытия нередко происходят одновременно, редактор не сдавался. Бронштейн тоже упирался – и в конце концов разозленный издатель заявил – мол, ехали бы вы с такими настроениями в Самарию – или вообще к однофамильцу!» – имея ввиду Троцкого.

Следующую книгу, которая была посвящена Галилею – он заканчивал уже в Бар-Шеломе.

Когда в 1950 м году он получал первую после военного перерыва Нобелевскую премию – «за колоссальный вклад в теоретическую физику и астрофизику», Георгий Великий, как написал в мемуарах Джунковский, старчески кряхтя произнес:

– Эх, спустить бы с господина Сытина штаны и всыпать полсотни шомполов по тому месту каким он думал тогда!

– Итак – что привело вас в Ершалаим? – вернул его к реальности