1862 года начали борьбу за признание Конфедерации Великобританией, Пальмерстон притворился, что не замечает проблемы. «[Юг], — писал он, — [не станет] ни на йоту более независимым после этих наших слов, если мы не подкрепим их вмешательством в войну на его стороне». В Англии не многие были готовы пойти на такое. Пальмерстон нуждался в хлопке, но было ясно, что простое дипломатическое признание не возобновит его импорт. Южане же полагали, что такое признание поможет Конфедерации укрепить свои позиции за рубежом и усилит партию сторонников мира на Севере; возможно, в этом они были правы. Однако, по мнению Пальмерстона, Юг мог рассчитывать на признание, только выиграв войну: Британия должна «знать, что независимость Конфедерации — непреложный факт», прежде чем официально объявить о ее признании[987].

По другую сторону Ла-Манша Наполеон III не стеснялся выказывать большее сочувствие южанам. Что касается простых французов, рабство было им не по нутру, но французские газетчики не уделяли американской войне столько внимания, сколько их английские коллеги, поэтому большинство французов мало что знали о ней, за исключением того, что война эта является виновником дефицита хлопка. Однако сам Наполеон следил за развивавшимися событиями и, как ему казалось, увидел возможность ликвидировать дефицит хлопка, а заодно и реализовать свои имперские амбиции. Летом 1862 года тысячи французских солдат сражались в Мексике, пытаясь свергнуть либеральный режим Бенито Хуареса и превратить страну во французскую колонию. Император ввел туда войска для обеспечения уплаты Мексикой своих долгов, но его истинной целью было создание в Новом Свете империи взамен той, которую его дядя продал Томасу Джефферсону. Правительство Соединенных Штатов поддерживало Хуареса, но в 1862 году было не в состоянии оказать ему помощь, тогда как Конфедерация решила оказать поддержку Наполеону и полагала, что может помочь ему за определенную цену. В июле 1862 года Джон Слайделл предложил Наполеону несколько сотен тысяч кип хлопка и союз в борьбе с Хуаресом в обмен на дипломатическое признание со стороны Франции и возможную помощь ее флота в прорыве блокады.

Наполеона заинтересовало это предложение, но он не желал обострять отношения с Соединенными Штатами, поэтому обещал Слайделлу подумать. На самом деле император не осмеливался действовать в одностороннем порядке. Хотя он и надеялся лишить Британию звания ведущей мировой державы, но понимал, что столкновение с флотом северян без поддержки англичан может разрушить его планы. Поэтому Наполеон из своего летнего дворца давал такие инструкции своему министру иностранных дел: Demandez au gouvernement anglais s’il ne croit pas le moment venu de reconnaitre le Sud[988]. Ho les anglais не были готовы к сотрудничеству — старая вражда между Англией и Францией никуда не исчезла. Пальмерстон с подозрением относился к наполеоновским планам и игнорировал призывы парламентариев признать Конфедерацию в середине июля, даже несмотря на то, что большинство Палаты общин открыто поддерживало такой шаг.

Но лето шло, и победы конфедератов все больше удовлетворяли критерию Пальмерстона: создание настоящего, независимого государства. В течение 1861 года большинство британских наблюдателей сходились на том, что Северу никогда не удастся завоевать столь обширные территории и воинственных жителей. В конце концов, если «красным мундирам» не удалось одолеть куда более слабое государство в 1776 году, то как могут янки одержать победу сейчас? Победы Союза в первой половине 1862 года могли посрамить самоуверенных теоретиков, но Джексон и Ли (немедленно ставшие героями и в Англии) склонили чашу весов на свою сторону. Даже самые верные сторонники Союза готовы были разделить суждение Times о том, что «Север и Юг должны отныне выбирать между разделением и разрушением». «Бессмысленная бойня» доказала лишь то, что «девять миллионов людей, населяющих территорию в 900 тысяч квадратных миль и воспламененных духом сопротивления, никогда не будут покорены». По мнению министра иностранных дел Франции, к сентябрю «ни один сколь-нибудь серьезный политик в Европе» не верил, что Север способен одержать победу[989].

По мере того как вести о новых успехах Конфедерации достигали Европы, Уайтхолл и Ке-д’Орсэ все больше склонялись к тому, чтобы предложить воюющим сторонам посредничество. Если такое посредничество смогло бы положить конец войне, это обеспечило бы скорейший и наиболее безопасный доступ к хлопку. Совместное предложение нескольких держав: Англии, Франции, России, а также, возможно, и Австрии с Пруссией было бы наиболее эффективным, ибо в таком случае Север не смог бы игнорировать объединившуюся Европу, и даже воинственный Сьюард вряд ли решился бы объявить войну всем этим державам. Предложение о посредничестве было бы равносильно признанию независимости Конфедерации. Слухи о таких приготовлениях вызвали приступ эйфории среди южных дипломатов и приступ уныния — среди северных. «Сейчас я обнадежен, — писал Слайделл из Парижа, — больше, чем когда-либо за все время моего пребывания здесь». В Лондоне Джеймс Мэйсон «ожидал стремительного вмешательства в том или ином виде»[990]. Генри Адамс свидетельствовал: «[Раздается] постоянный… ропот и недовольство нами, в масштабах, невиданных со времен „Трента“». Консул Томас Дадли, разочарованный неудачей своей охоты на «Алабаму», сообщал: «Интервенция близка как никогда… Все англичане против нас, и они будут рады нашему падению»[991].

Вера европейцев в то, что поражения могут вынудить Линкольна прибегнуть к их посредничеству, не учитывала его решимости сражаться до победного конца. «Я буду продолжать эту войну, пока не одержу победу или пока не умру», — говорил Линкольн, и слово свое собирался сдержать. Даже после неудачи во второй битве при Булл-Ране Сьюард заявил французскому посланнику: «Мы никогда не признаем распада Союза… Компромисса здесь не существует». Такое упорство заставило сторонников посредничества возложить свои надежды на триумф демократов на выборах в Конгресс США. Демонстрируя типично британское непонимание нюансов американской конституционной системы, министр иностранных дел Великобритании Расселл ожидал, что контроль демократов над Палатой представителей вынудит Линкольна изменить свою международную политику: «Демократическая партия может [к ноябрю] завоевать большинство, — писал он в октябре. — Я от всего сердца желаю ей успеха»[992].

Того же желал и Роберт Ли, когда вторгался в Мэриленд с целью принудить Север к миру. Британская дипломатия следила за этой кампанией. Федералы «полностью разгромлены» под Булл-Раном, писал Пальмерстон Расселлу 14 сентября: «И отнюдь не кажется невероятным, что их ждут еще большие неудачи, и даже Вашингтон или Балтимор могут перейти в руки конфедератов. Если таковое произойдет, не пора ли Англии и Франции, объединив усилия, предложить воюющим сторонам прийти к согласию на основе создания двух независимых государств?» Расселла не нужно было долго упрашивать. 17 сентября, в день битвы при Шарпсберге, он согласился с планом о посредничестве, добавив: «[Если Север откажется, то] нам следует