населения участвовало в партизанских налетах. Вернувшись из тайги после разгрома белых, толпы партизан перешли на советскую службу: в отряды особого назначения, милицию «или занялись политической работой вообще».

По словам Поморцева, эта «политическая работа» была своеобразной: если сначала наблюдались отдельные теракты «по отношению к контрреволюции», то в 1921 году, когда из‐за политики военного коммунизма революционный настрой населения стал падать, меньшая часть партизан, ушедшая при Колчаке в тайгу ради грабежей, «из любви к искусству» вернулась к привычному уголовному бандитизму, а основная часть, вознегодовав на «формальную законность», приступила к красному террору. Почти все партячейки уезда, крайне недовольные нэпом, повернули под влиянием партизан к анархизму, проявляя по отношению к заподозренным в нелояльности самый отчаянный бандитизм.

Тамошний главный партизанский «авторитет» В. П. Шевелёв-Лубков, в самом конце 1919 года командующий небольшой повстанческой «армией» Мариинского, Кузнецкого и Щегловского уездов, а с конца 1920-го – зампредседателя Щегловского совета и кандидат в члены ВЦИК, пользовался огромным влиянием. Имевший фактическую военную власть, он лично и письменно давал указания, кого из «спецов» или «контрреволюционеров» нужно, по шевелёвской лексике, «смарать». Карательные инициативы этого полевого командира стали основанием для целого ряда дел: об убийстве Дерябина и Смоленчука, об убийстве священника в Красной волости, об убийстве двух крестьян в Крапивинской волости и др. Партизаны, попадая за убийства под суд, апеллировали к Шевелёву-Лубкову, и тот их освобождал, «авторитетно» ходатайствуя и беря на поруки. Освобожденные партизаны брались за старое. Как негодующе отмечал Поморцев, такое поведение партизанского главаря «легализирует красный террор или, точнее, бандитизм».

Осенью 1921 года Шевелёв-Лубков со своими партизанами создали «дутую Титовскую организацию» – путем физического «выколачивания» сведений сфабриковали дело и самочинно арестовали ряд лиц по обвинению в организованной контрреволюционной деятельности. Чекисты выяснили, что в этой грязной истории фигурировали и взятки, и пьянство. Тогда же в деревне Шипицыно Щегловского уезда подпольная группа Шевелёва-Лубкова, куда входили его отец и несколько партизан (известен Я. Г. Старовойтов), убила и затем ограбила восемь человек, причем в убийствах участвовал и сам Шевелёв, которого чекисты обвиняли также в агитации против продналога и связях с подпольной анархистской краснобандитской организацией из чекистов станции Топки[2773]. Шевелёв был привлечен к ответственности за красный бандитизм, но получил лишь условное наказание[2774] и выстроил впоследствии сносную карьеру в ревтрибунале, губсуде и хозяйственной отрасли.

Также Поморцев сообщал, что основная часть краснобандитских преступлений в уезде не расследовалась («погребено в архиве много случаев убийства крестьян ячейками под предлогом политического террора»), это и расстрел Усть-Стрелинской ячейкой семи крестьян в Подонинской волости, и вакханалия расстрелов в Барачинской (Барачатской) волости. Зная местные нравы, чекист добавлял, что еще «нужно ждать бесконечное число убитых» при «побеге дорогой от конвоя». Особенно Поморцева беспокоило, что необузданный красный террор все время усиливался, в итоге «выливаясь в форму оппозиции против Власти». Чекист просил у ТомгубЧК вооруженного подкрепления, напирая на то, что уезд сейчас – это «красный вулкан», где угроза террора идет со всех сторон (и со стороны «антисоветских партий», и со стороны красных бандитов), а караульная рота и милиция ненадежны, так как состоят наполовину из партизан. В результате уездным властям, по мнению Поморцева, можно было опереться лишь на два десятка сотрудников политбюро да на несколько десятков сознательных коммунистов Щегловска, рудника и химзавода[2775]. Худшие прогнозы оказались несостоятельны, и ситуация в Кузбассе медленно стабилизировалась, хотя в 1923 году произвол местных властей региона все еще выливался в формы отъявленного бандитизма.

В ноябре 1921 года известный партизан К. Цибульский сообщал из Кузбасса:

Получив задание от СибЧК и губЧК о ликвидации бандитизма[2776]… я по данной работе провел 2 месяца, из коего времени 1 месяц я потерял на прибытие в таежный район, постановку всюду (агентурной. – А. Т.) связи, как-то: по деревням, поселкам, приискам… <…> Стала известна цель моего прибытия, а именно – мое предложение о выезде из тайги или нелегального образа жизни с оружием в руках, что им гарантируется жизнь и т. д. <…> Говорю определенно: многих сделали бандитами сами в некоторых деревнях комячейки или наши военные отряды, посылаемые в деревни или по разверстке, или [для] ликвидации какой-либо маленькой шайки (поимки таковой), т. е. имеются примеры: некоторые бежали потому, что в ячейке ставился определенно вопрос смарать такого-то… <…> Большинство загнано из‐за личных счетов на местах. Власть имущие этим пользуются. И вижу: истинно белых в тайге почти не имеется. …Но трагедия… [большинства скрывающихся] в том, что многие выходили к властям с повинной, а их убивали и убивают.

Далее Цибульский был не менее откровенен:

…кто мог уполномочивать [ком]ячейки устраивать «варфоломеевские ночи», когда за одну ночь из нескольких деревень и сел уводились граждане – обыкновенные крестьяне – как бы на допрос или куда-либо, а потом их [тела] находили плывущими по реке или где-либо брошенными на окраине деревни или села. …Мне об этом говорили лица ответственных постов, устраивавшие эти вещички. <…>

До сего времени в Сибири стараются видеть в каждом проявлении какого-либо сопротивления обязательно контрреволюцию, они скучают, если у них этого нет, и поэтому создают ложные заговоры и пр. <…> Во многих местах пролезли в ячейки отбросы масс, люди – лентяи с худым прошлым. Часто применяется [ложный] побег арестованного и убийство такового…[2777]

В Новониколаевском уезде партизанское движение было умеренным, отряды – мелкими, но бандитизма хватало. В конце 1920 года двумя неизвестными был арестован на улице священник поселка Дальнего Долговской волости В. Гоголушко; через несколько дней его голову нашли в проруби[2778]. Сын священника Н. Ермолова вспоминал, что иногда ночью на пчельник, где подрабатывал отец, заезжал отряд, который чинил расправу над зажиточным населением Коуракского района: «Они были полными хозяевами волости, брали мед, сколько им надо. Когда пили чай, вели разговор между собой, как расправлялись с „врагами народа“. Было жутко слушать. <…> Очень тяжелыми и опасными для жизни духовенства и зажиточного населения были 1921–1922 годы. Были убиты тысячи безвинных людей без всякого суда. Приходили ночами во время буранов. В Доронино (ныне Тогучинского района Новосибирской области. – А. Т.) при нас были убиты пять человек»[2779].

Классическим примером красного бандитизма в Новониколаевской губернии может служить деятельность Коуракской волостной ячейки РКП(б), которая с 1920 по 1921 год «ликвидировала», по данным судебного приговора, девять «контрреволюционеров и кулаков», имевших связь с «белобандитами». Возглавляли ее председатели местного волисполкома М. И. Замков и А. М. Комягин, а также секретарь волостного парткомитета РКП(б)