П. Т. Гришаев. В материалах суда упоминается 12 убитых, включая трех женщин и двух детей; часть жертв была задушена, имущество ограблено. Для расследования дела в Коурак прибыл уполномоченный губбюро Стасин, который арестовал нескольких убийц. Тогда остальные члены ячейки ушли в тайгу, мотивируя это тем, что «по советским учреждениям набилось сколько хочешь белогвардейщины и… им закатать человека… ничего не стоит». Участники бандгруппы направили письмо своему бывшему партизанскому командиру В. П. Шевелёву-Лубкову, в котором доказывали, что их очернили, и просили походатайствовать о прекращении дела: «Неужели Коуракская комячейка не стоит [жизней] каких-нибудь 7 негодяев?»[2780]

Только в июле 1924 года Новониколаевский губсуд вынес приговор, впрочем несуровый (максимум четыре года заключения), 23 членам этой ячейки и шести беспартийным, оправдывая их преступления обстановкой гражданской войны и малограмотностью. Один из них, А. А. Дерябин, ставший убийцей в 16 лет, признал, что они убивали сознательно и «были зверями». Дерябин, жалуясь, что после исключения из партии стал просто «чуркой с глазами» и не может найти никакого дела, упрекал губком за то, что, отдавая под суд коммунистов, он «хотел закрыть небо овчинкой, т. е. все, что было проделано по всей Сибири в эти кошмарные дни, он хотел смыть одним процессом». Понимая суть дела, Дерябин с уверенностью утверждал, что судить тогда следовало бы всех, «кто пуще всего любил советскую власть и партию», ведь именно те, «кто боролся, тот совершал подобные преступления». И подытоживал: «Всякий из нас, кто любил Советскую власть[,] совершал подобные преступления»[2781].

Будучи частью советского аппарата, зараженного уголовщиной и пронизанного краснобандитскими настроениями, органы ВЧК, подобно аппаратам Сиббюро, Сибревкома, губкомов ВКП(б) и губисполкомов, занимали противоречивую позицию. Если верхние слои начальства, в том числе карательного, в целом понимали опасность неконтролируемых массовых бессудных расправ с врагами советской власти, то на местном уровне как уездные и волостные ревкомы с сельскими ячейками, так и уездные ЧК с политбюро и милицией повсеместно выступали в качестве деятельных проводников красного бандитизма.

Более того, нередко и верхушка ЧК была поражена груботеррористическими настроениями: ныне очевидно, что деятельность руководства и сибирских губЧК, и Госполитохраны ДВР носила выраженный бандитский характер, стимулируя криминализацию местных «органов». Полпредом ВЧК Павлуновским часть элементов, проявивших себя с уголовной стороны, была выдвинута на руководящую оперативную работу. Вообще, в «умеренном» красном бандитизме власти Сибири явно видели больше пользы, чем вреда, – он помогал им в борьбе с контрреволюцией и маскировал коммунистический террор стихийными «народными расправами». Принять серьезные меры против красного бандитизма означало оттолкнуть от себя многих союзников из числа леваков-маргиналов, формально признающих диктатуру пролетариата, но фактически оставшихся стихийными анархистами.

Осознание властью, как опасен красный бандитизм, шло медленно. В ее верхних эшелонах на проблему обратили внимание только тогда, когда она предельно обострилась и стало очевидно, что многие низовые структуры ЧК и милиции, а также комячейки ведут настоящую бандитскую войну с враждебной им частью населения. Власти видели, что за первые полтора года после крушения Колчака красные бандиты стихийно уничтожили множество амнистированных «бывших», выполнив большой объем полезной, но грязной работы. Теперь же верхушке предстояло обуздать своих выходящих из-под контроля сторонников, поэтому она неторопливо перешла к их нейтрализации.

Сиббюро ЦК РКП(б) 19 августа 1921 года провело специальное секретное совещание с секретарями губкомов. И. Н. Смирнов с полным доверием к измышлениям Павлуновского указал, что у чекистов есть материал о «связи между английской и японской агентурой и группами красных бандитов». Местные вожди приводили яркие факты произвола на своих территориях, попутно раскритиковав делегатов Горного Алтая, пытавшихся обосновать неизбежность красного бандитизма[2782].

Секретарь Алтгубкома РКП(б) Я. Р. Елькович отметил, что самочинные расправы со стороны комячеек достигли «чрезвычайно больших размеров», а глава губисполкома Е. В. Полюдов – что в одной из волостей[2783] «было убито в течение зимы [1920–1921 годов] до 400 человек… красный бандитизм в ряде случаев поощрялся очень ответственными работниками». Представлявший Томскую губернию В. А. Строганов сказал, что рост бандитизма налицо в Нарыме, Щегловском и Мариинском уездах, где зафиксированы не только «нелады» между политбюро и милицией, но и «несколько случаев убийств ответработников-коммунистов». М. Н. Рютин пояснил, что в Кузбассе основная причина бандитизма – партизанские настроения и «традиции», причем якобы наблюдается связь комячеек «с отрядами белого бандитизма».

В. М. Косарев отметил, что в Новониколаевской губернии имеется «один факт образования тайной [краснобандитской] организации, возглавляемой очень ответственным работником». Секретарь Енисейского губкома К. П. Машкин поведал, что в последние месяцы бандитизм разрастается в «инородческих» районах «на почве безобразий местных соворганов, в частности, милиции… комячейки часто принимают участие в бандитизме из‐за нужды» и что «красный бандитизм имел своим последствием развитие белого бандитизма». Секретарь Сиббюро ЦК В. Н. Яковлева с тревогой заявила, что красные бандиты держат связь друг с другом благодаря помощи политбюро и милиции. В итоге совещание постановило провести чистку аппаратов милиции и местных чекистских органов[2784].

Эта чистка шла несколько месяцев, и ей определенно помогла начавшаяся осенью партийная чистка, во время которой в числе более чем 8 тыс. коммунистов, исключенных из сибирских организаций РКП(б), оказались многие краснобандитские элементы. Почти не было таких комячеек, из которых не изгонялось бы по несколько членов за различные преступления и злоупотребления. Но лишь в сентябре 1921 года, когда сделался явным скачок краснобандитских преступлений и стало предельно понятно, что именно охранные структуры являются центрами бандитизма, вожди Сибири стали избирательно санкционировать применение расстрелов к представителям местных властей за убийства, мародерство, грабежи и насилие. Зачастую этими лицами были именно бывшие партизаны.

ЦК РКП(б) в информационном письме за сентябрь–октябрь 1921 года отмечал, что красный бандитизм продолжает развиваться в Сибири, вызывая в ответ восстания, и проявляется также на Украине, Урале, в Поволжье и других местах[2785]. Пленум ЦК РКП(б) в октябре рассмотрел подготовленный Сиббюро доклад о красном бандитизме и поручил Оргбюро ЦК принять меры для укрепления парторганизаций региона. Власти полагали, что этот неоднозначный криминал следует изживать с помощью терпеливого просвещения партийцев на местах. Решительных мер к коммунистам-убийцам, в том числе к чекистам, применять не разрешалось. Обычно их, даже при демонстративных приговорах к высшей мере наказания, подвергали недолгому заключению или партийному взысканию. Незначительная часть красных бандитов из числа деревенских коммунистов арестовывалась и осуждалась. Например, Тисульской милицией Мариинского уезда Томской губернии в начале 1920‐х годов был совершен ряд убийств с целью грабежа, за что были арестованы начальник милиции 7‐го района Жабров, несколько милиционеров и членов комячеек. Угрозыском были арестованы 11 коммунистов из двух комячеек за издевательства над трудовыми