храм открыт, вошли и… Я батюшку на полу нашла и даже не сразу поняла, что он жив.

– Маху я дал, – морщась, в который раз сказал Илларион. – С одного удара свалился! Пока Антонина со мной возилась, товарку ее Александру тоже как следует приложили, да и вон выбежали. Я-то думал, не успели ничего взять, а оказалось, что самое ценное-то и забрали.

– Вы все время говорите «они», – заметил Федор Петрович. – Выходит, вы их все-таки видели?

– Я слышала топот, – сказала Тонечка. – Но никого не видела. И мне показалось, что убегали несколько человек, не один. А точно он пропал, батюшка? Может, вы просто не нашли?

Отец Илларион грустно усмехнулся:

– Я поначалу тоже надежду лелеял, что найдется. Все обыскал, и нет его! Да там искать-то негде, тайничок маленький, прям под плитой.

Они посидели молча, а потом священник стал собирать документы.

– Вот такая история, – сказал он и запер папку в секретер. – Пакостная, надо признаться.

– Нужно подумать, кто мог знать про ковчежец, – выпалила Тонечка. – Всех выписать на бумажку. И отсюда начинать действовать.

– Действовать в данном случае должны компетентные органы, – поморщился Федор Петрович.

– Майор Мурзин, вы считаете?.. – осведомилась Тонечка.

Священник улыбнулся:

– Да, наши органы не особо компетентные, конечно.

– Значит, нужно обращаться в Москву.

– Да это уж в епархии решат, куда обращаться, – пробормотал отец Илларион, и лицо у него стало тоскливым. – Э-эх! Не уберег реликвию. А ведь просил вдову, чтоб забрала дары, так просил!..

– Так. – Тонечка поднялась и стала ходить по «зале», то отражаясь в зеркале, то пропадая из него. – Значит, прежде всего вдова. И еще! Наверняка, адвокаты Димы Бензовоза знали о его покупках. Может быть, помощник или помощники.

– Да где их теперь всех найдешь?! – Отец Илларион всплеснул большими руками, как давеча петух крыльями. – Столько лет прошло, да и не знаю я никого!

– Но вдову-то знаете?

Федор Петрович вдруг поднялся, поймал Тонечку за руку и заставил остановиться:

– Должно быть, вы на самом деле пишете хорошие сценарии, – сказал он, глядя ей в лицо. – Но это не сценарий! За реликвию такого рода вполне могут убить, и расследовать ее пропажу самостоятельно вы уж точно не сможете!

– Имеется в виду, что я лезу не в свое дело? – осведомилась Тонечка.

Он ничего не ответил.

Тонечка освободила руку и спросила отца Иллариона:

– А где она живет, вдова Димы?

– За границей где-то, – сказал священник таким тоном, словно он был виноват в том, что вдова живет за границей. – Она после мужниной смерти сколько-то в Москве побыла, вот в Дождев приезжала, а потом куда-то за границу сгинула, я ее и не видал больше.

– Вот видите, – невыносимо назидательным тоном сказал Федор Петрович. – Хотя история… притягательная, это уж точно.

– Что ж это я, – спохватился отец Илларион. – Нам погребение нужно обсудить, а я вас в свои закавыки путаю.

– Ничего вы не путаете, – пробормотала Тонечка. Назидательный тон внука Лидии Ивановны привел ее в раздражение. – Вас подождать, Федор Петрович? Или вы сами до Заречной доберетесь?..

Федор Петрович поблагодарил, сказал, что, разумеется, доберется сам, и Тонечка отправилась домой.

Родион сидел на заднем крыльце и рисовал, держа альбом на коленях. Крохотная Буся была пристегнута поводком к перилам террасы и маялась, недоумевая, зачем с ней так поступили.

– Что такое?! – изумилась Тонечка. – Зачем ты собаку посадил на цепь?

Родион вздрогнул, альбом полетел у него с колен, он проворно поднял его и уставился на мачеху очень-очень правдивыми глазами.

– Та-а-ак, – зловеще протянула Тонечка. – А уроки? А дрова?

– Тоня, я… Тоня, сейчас все будет! Правда! Ты только не ругайся!

– Отстегни собаку, – приказала Тонечка.

– Там клещи, – фальцетом пискнул Родион и сглотнул. Мачехин вид не предвещал ничего хорошего. Грозы не миновать. – В траве!

– Сколько это будет продолжаться? – грозно спросила Тонечка. – Чего ты добиваешься? Скандала? Будет тебе скандал, еще какой!..

– Тоня, я…

– Тебя же попросили по-человечески! Сделай ты эти уроки дурацкие и помоги мне немножко по хозяйству! Всего ничего! И ты ни с места! Тебе нет до нас никакого дела, тебе есть только до себя самого дело!

– Есть! – опять пискнул Родион. – Мне есть дело!..

– Почему я все время должна идти тебе навстречу, а ты и пальцем не хочешь пошевелить? Почему у нас игра в одни ворота?! – Тонечка швырнула на крыльцо рюкзачок. – Так не бывает!

– Нету у нас игры…

– Ты хочешь, чтобы я у тебя забрала карандаши и альбомы и выдавала только по праздникам?! Или после того, как ты контрольную сдашь? Я могу!

– Не надо!

– Люди так не живут, ты понимаешь это или нет?! Люди отвечают за свои слова и поступки! Никто не делает ежеминутно только то, что ему хочется!

Несмотря на воспитательный пыл, ее вдруг обожгло стыдом – она-то как раз делает исключительно то, что ей хочется! Ей захотелось отправиться в дом батюшки, и пожалуйста – она отправилась. Захотелось найти украденную реликвию – она принялась придумывать, как ее найти. Теперь от раздражения ей непременно нужно с кем-нибудь поругаться, вот она и делает это.

А Родион ни в чем не виноват, пожалуй.

Она же ему разрешает ничего не делать, а тут вдруг с места в карьер принялась за это самое, разрешенное, ругать!..

Тонечка покраснела так, что на глазах у нее показались слезы.

– Тоня, – уж совсем перепугался Родион и стал торопливо отвязывать собаку, – ты не переживай так! Я сейчас все сделаю! Уроки сделаю и покажу, правда! И дров натаскаю.

Освобожденная Буся моментально подскочила к мальчишке, села ему на ногу, встопорщила уши и затявкала на Тонечку – защищала хозяина.

– И альбом забери, – продолжал Родион и стал тыкать в Тонечку альбомом. – Правда! Я больше не буду рисовать!.. Я буду уроки делать!

Этого воспитательница уж совсем не могла вынести.

– Уходи и не показывайся мне на глаза! – велела она. – Я позвоню отцу, он заберет тебя в Москву. Я с тобой справиться не могу!..

И ушла в дом.

У себя в комнате она некоторое время сидела на кровати – в доме стояла могильная тишина, никаких звуков.

…Тишина тоже бывает разная – ласковая, теплая, сонная. Или – жесткая, ледяная, враждебная.

Сейчас в доме была враждебная тишина.

– Все из-за тебя, – сама себе сказала Тонечка и заплакала. – Все из-за твоих фанаберий!.. Ты или воспитывай его как следует, или не вяжись к нему с глупостями!..

Она всхлипывала, утиралась рукавом толстовки.

…Так жалко мальчишку! И саму себя, разумеется, тоже жалко – ей неинтересно «правильно» его воспитывать, а хочется вместе с ним узнавать мир. Он видел многое не так, как привыкла видеть Тонечка, и