камея старой княгини и кто такой Федор Петрович Батюшков, если не сумасшедший сторож!..

…И чем, получается, она лучше Родиона? Она ведет себя точно так же, просто ее в данный момент никто не может заставить «засесть за уроки»! В прежней, «довирусной», жизни муж непременно заставил бы – они то и дело ссорились из-за того, что она мало работает, а она, как всякая лентяйка, объясняла, что писать можно только «под настроение», или когда «есть свободное место в голове», или «как следует обдумав будущую историю», а обдумывать лучше всего получается в гамаке или на диване с Диккенсом!

Стыдно, стыдно! Эгоизм и малодушие!..

Саша Шумакова наверняка работает, а не занимается пустыми размышлениями и не зевает по сторонам!..

– Тонь, ты дома? Можно к тебе?

Тонечка вздрогнула. Саша заглядывала в дверь с террасы.

– Я думала, ты работаешь! – выпалила Тонечка. – Вот сию секунду думала!..

Саша вошла и один о другой стащила у порога мокасины.

– Я работала, – сказала она с тоской. – Но потом опять вылетел интернет, и до сих пор нет его. Наверное, нужно в Москву возвращаться.

– С ума сошла?

– А что делать? Я же не могу все бросить! У меня график расписан на неделю вперед.

– Мне кажется, – сказала Тонечка, – ты раб лампы.

– Что?!

– Джинн, – объяснила Тонечка. – Из сказки. Он сидел в лампе и был ее рабом, помнишь? Ты раб своей лампы. Ты сидишь в графике и выполняешь его распоряжения. Как раб.

Саша присела на краешек стула. Тонечка обратила внимание – она всегда присаживалась так, словно была готова в любую минуту вскочить и полететь.

– У меня такая жизнь, – сказала она задумчиво. – Другой мне не надо…

– Ты уверена?

– В чем?

– Что не надо другой?..

Саша не успела ничего ответить, потому что с улицы закричали зычно:

– Хазяйка! Хазяйка!

Тонечка с Сашей подхватились и выбежали на переднее крыльцо.

Дядя Арсен топтался на дорожке, не решаясь войти. Увидев Сашу с Тонечкой, он сорвал с головы засаленный картуз.

– Дядя Арсэн прышла сказат, дратва нада, такой нытка асобый! В Твэрь паеду, там прадают, у нас не прадают!

Скрипнула калитка, зашел Федор Петрович. Вид у него был растерянный.

– Здрасте вам, – за спиной у Тонечки пробормотала Саша Шумакова.

– Арсен Давидович непременно хотел, чтоб вы знали, почему у него работа застопорилась, – начал Федор, приближаясь. – Я сказал, что это неважно, а он…

– Как нэ важно? – поразился сапожник. – А что тагда важно? Работа сдэлал – важный чэлавек! Работа нэ сдэлал – дрянь чэлавек, лентяй чэловек!.. Завтра паеду, хароший нытки прывезу! У дяди Арсэна только плахой астался!

– Да мы же с вами договорились уже! – перебил Федор Петрович.

– Вай мэ, с табой дагаварылис, а хазяйка нэ дагаварылис!..

– Что ты будешь делать! – Федор Петрович посмотрел на Тонечку и Сашу. – Ну, теперь договорились?

Дядя Арсен величественно кивнул сивой башкой.

– Вот и отлично, – быстро сказала Тонечка. – Приходите к нам на ужин! Слышите, дядя Арсен? И вы, Федор Петрович! Мы приглашаем.

Сапожник расплылся в улыбке – у него были крупные, желтые, прокуренные зубы.

– Пачему не прыдти? Прыду! А ты, дочка, пасматри, как дядя Арсэн работу знает! Шовчык к шовчыку! Адин к аднаму!..

Тонечка сунула ноги в чуни и сказала Саше на ухо:

– Пойдем посмотрим, он так не отстанет!..

И всей толпой они отправились в дом старой княгини.

Оценив работу и поцокав языком, сколько требовалось, Тонечка еще раз пригласила дядю Арсена к ужину, и они остались втроем.

В доме все еще был беспорядок, хотя видно, что Федор Петрович начал прибирать – исчезли раскиданные вещи, ящики все закрыты, женский портрет вернулся на свое место над диваном. На столе по-прежнему стояло одинокое блюдце, скатерть свисала одним краем почти до полу.

Вдруг Тонечка сообразила, почему таким странным ей кажется это блюдце!..

Она подошла и посмотрела. Взяла блюдце в руки и переставила. И еще раз посмотрела.

– Ты что? – спросила Саша.

– Оно стоит здесь… с того самого дня, как умерла Лидия Ивановна, – сказала Тонечка задумчиво. – Мы с тобой пришли, оно так и стояло…

– Я не обратила внимания, – призналась Саша.

– И шторы, – продолжала Тонечка. – Они были задернуты!.. И блюдце на столе! Что это может означать?

– Вы говорите загадками, – заметил Федор Петрович.

– Это может означать только одно – в доме Лидии Ивановны незадолго до ее смерти кто-то был.

Саша вздохнула с раздражением.

Федор Петрович ее смущал, а она этого не любила.

– Тоня, Лидию Ивановну никто не убивал! Что ты выдумываешь?

Тонечка сделала нетерпеливый жест.

– Это блюдце означает, что к ней приезжала «Скорая». Когда к нам приезжает, – тьфу-тьфу-тьфу! – и она три раза постучала по деревянной стене, – мы всегда ставим на стол блюдце для ампул. Чтобы потом врачу сказать, что колола «Скорая»!

– И мы ставим, – поддержала Саша. – Как это ты вспомнила…

– И шторы! Их кто-то задернул!..

– Что вы хотите сказать? – спросил Федор Петрович.

– Я уже говорила! – перебила Тонечка. – Я думаю, Лидию Ивановну убили.

– Да ну тебя, – в сердцах сказала Саша. – Кто ее убил? Зачем?

– Я не знаю кто, – сердито ответила Тонечка. – А убили, должно быть, из-за камеи. Камея исчезла!..

Федор Петрович махом сел на растерзанный диван, потер лицо и проговорил:

– Камея из Ватикана. Тетя Лида ее любила.

– Это мы и так знаем, – пробормотала Саша. – Пожалуй, я пойду. Вдруг интернет подцепился!..

Тонечка взяла ее за руку, словно собиралась таким образом удержать.

– Вы расскажите, – попросила она Федора Петровича, – про вашу тетю! Почему она жила в Голландии и папа римский делал ей подарки.

И незаметно пожала Сашину ладошку.

– Да вы присаживайтесь, – спохватился Федор Петрович.

Тонечка плюхнулась на стул и заставила Сашу сесть рядом.

Она была уверена, что Саша должна все узнать и про Лидию Ивановну, и про ее тайную жизнь, и про камею от самого Федора Петровича. Тонечке казалось, что история Федора Батюшкова важна и нужна Саше Шумаковой, которая с такой горькой и тихой досадой сказала про него утром, что «опять ничего не вышло»!..

– Так откуда взялся папа римский? – напомнила Тонечка, потому что Федор молча смотрел перед собой, словно забыл про них. – Или это… – она поискала слово, – семейная легенда?..

– Да ну, какая легенда, – Федор Петрович поморщился, словно она сказала глупость. – Я прекрасно помню, как дяде вручили камею. В Ватикане был специальный прием. В саду. Меня тоже взяли, хоть и не приглашали, я маленький был, лет двенадцать! Я даже помню, как дядя согласовывал мое присутствие с папской службой протокола.

Саша вздохнула и поднялась.

– Тоня, я пойду, – сказала она. – Пусти меня. Ну, правда, слушать тошно!..

Федор Петрович