Но все-таки главной причиной стало отсутствие резервов, а резервы, как признал сам Деникин, были брошены на борьбу с разнообразными повстанцами на Украине – как с националистами Зеленого, Петлюры и Омельяновича-Павленко, так и с интернационалистами Махно.

Этот анархист причинил белым больше вреда, чем все петлюровские атаманы. Спасаясь от белых, Махно ушел на Правобережную Украину, где почти без патронов, со множеством раненых попал в окружение под Уманью (с севера и запада были петлюровцы, с востока и юга – белые). Но Махно договорился с петлюровцами, разжился у них оружием, отдал на их попечение своих раненых и атаковал 4-ю пехотную дивизию генерала Слащева, замкнувшего кольцо окружения. Пехоту посадил на тачанки и вместе с конницей проделал марш, который удивил белых: за 11 дней – 600 верст, по тем временам – невероятно. Махно прорвался на Левобережную Украину, захватил Мелитополь, Бердянск, Мариуполь. В Бердянске махновцы взорвали артиллерийские склады Добровольческой армии. Остановили отряды повстанцев всего лишь за сто верст до Таганрога, где размещалась ставка Деникина. Главком Вооруженных сил Юга России бросил на Махно чеченцев, терских и донских казаков. Это было как раз в середине октября 1919-го, когда казачья и горская конница пригодилась бы в боях с Будённым. Но деваться было некуда: война с украинскими селянами разрушила тыл Добровольческой армии.

Пусть читатель забудет стереотипы нашего времени. Сто лет назад украинский крестьянин-махновец был противником куда более серьезным, чем, к примеру, абрек с Северного Кавказа. «Гоголевская Украина. Добродушно-ленивая. Парубки, хороводы, дивчата со звонкими песнями. Где она? – спрашивал Аркадий Гайдар в своей ранней автобиографической повести. – Нету! Кипит, как в котле, разбурлившаяся жизнь. Решетятся пулями белые хаты, неприбранные стоят поля. А по ночам играет небо отблесками далеких пожаров»[1606].

Гайдар знал по книжкам гоголевскую Украину, но не знал Украины шевченковской. А между тем она бы ему понравилась, в «Гайдамаках» он узнал бы знакомую ему страну:

Украинский народ будто вернул себе свою славную и страшную молодость. Петлюровцы и махновцы были достойны козаков и гайдамаков прошлого. Штаб-ротмистр Чеченской конной дивизии Дмитрий де Витт писал, что «махновцев расстреливали поголовно, благодаря чему и случаи сдачи с их стороны в плен были чрезвычайно редки. Они дрались упорно, после чего разбегались по домам и, не нося отличительных знаков, легко растворялись среди сочувствующего им населения, выжидая удобного случая, чтобы снова ударить на нас с тыла»[1607].

Генерал Деникин рассказывал о решающих битвах с махновцами эмоционально и ярко, явно радуясь временной победе над сильным, отважным и жестоким противником: «Наши войска в течение месяца наносили один удар за другим махновским бандам, которые несли огромные потери и вновь пополнялись, распылялись и воскресали, но всё же катились неизменно к Днепру. Здесь у Никопольской и Кичкасской переправ, куда стекались волны повстанцев в надежде прорваться на правый берег, они тысячами находили смерть…»[1608] Однако Махно и тут не был уничтожен. Он снова прорвался на правый берег Днепра и взял Екатеринослав. Белые с немалым трудом его оттуда выбивали.

А ведь был еще фронт на Волыни и в Подолье, где добровольцы вели войну сразу с двумя врагами: большевиками Ивана Дубового и Ионы Якира и с украинскими (галицийскими и надднепрянскими) войсками Василия Тютюнника, Михаила Омельяновича-Павленко, Мирона Тарнавского, Евгена Коновальца. Причем в ходе этой борьбы большевикам удалось ненадолго захватить Киев.

В составе Киевской области (командующий генерал от кавалерии Абрам Драгомиров) и Новороссийской области (командующий генерал-лейтенант Николай Шиллинг) в общей сложности было 24 000 человек. Немного, но это четверть армии – всего на фронте от Киева до Астрахани у белых было 98 000 штыков и сабель. Петлюровцы и галичане терпели от белых одно поражение за другим. Сечевые стрельцы так и не научились противостоять внезапным набегам казачьей конницы[1609]. Доблестные русские войска немного не дошли до Каменец-Подольска – столицы Петлюры (этот город займут поляки). Но плодами их побед воспользуются разве что большевики.

Украинская армия погибала. Намного страшнее красноармейских штыков и белогвардейских сабель оказались дизентерия и тиф. Особенно сыпной тиф.

Ученые много десятилетий пытались найти природный очаг тифа, ведь очень многие болезни перешли к человеку от животных. Но тщетно. Единственным природным резервуаром для риккетсии Провачека (возбудителя сыпного тифа) оказался подвид белки-летяги, что обитает на востоке США. Однако не человек получил инфекцию от этой летучей белки, а белка заразилась от человека. И было это только в XVIII–XIX веках, а люди болеют тифом с античных времен.

Зато известно, что риккетсия Провачека десятилетиями живет в организме человека, переболевшего тифом, в его лимфоузлах, в печени, даже в легких. Здоровый и сытый человек не болеет, но голод или стресс, нервное потрясение снижают иммунитет и провоцируют развитие болезни. Если на больном живет головная и, особенно, платяная вошь, то, насосавшись крови, она становится источником инфекции. У человека начинается жар, температура поднимается до 40 градусов и выше. Вшам жить на таком больном уже неуютно, и они начинают искать другую жертву, переползают с больного человека на здорового. Тиф недаром называли «тюремной горячкой»: в казармах, в тюремных камерах, в бараках, в окопах и блиндажах – словом, там, где вынуждены жить десятки, сотни людей, вши легко перебираются с больного на здорового, кусают его, вызывая сильный зуд. Вшей ловят и давят, а укушенные места, естественно, расчесывают. Так в кровь попадают экскременты вши, в которых кишмя кишат риккетсии Провачека. Они попадают в кровь и лимфу, накапливаются в лимфоузлах и, размножившись, снова поступают в кровоток. Повреждают клетки (риккетсия – внутриклеточный паразит) и, погибая, выбрасывают в кровь сильнейший эндотоксин. Результат – интоксикация с температурой 39–40, поражение сосудов (в том числе сосудов головного мозга, негнойный менингоэнцефалит), заторможенность сознания, бред, галлюцинации.

В годы мировой войны тиф свирепствовал в немецких и австрийских концлагерях (большинство жертв Талергофа умерли как раз от тифа) и в лагерях для военнопленных. Именно в лагере для русских военнопленных Хотебуз заразился, заболел и умер австрийский врач Станислав Провачек, первооткрыватель возбудителя тифа.