– Олеська, забери меня! – закричала она, и в ту же секунду Яр перерезал ей горло. Рита захлебнулась, забулькала. Яр крепко держал её голову, пока она наконец не затихла и не перестала хрипеть. Рука со стиснутым крестиком бессильно упала на доски.

Сава, Свирь и Вольга онемело уставились на покойницу. Губы у Вольги задрожали, он силился выдавить из себя какое-то слово.

– Уб… убл… Убил! – взревел он и легко стряхнул с плеч друзей. Вольга налетел, но Яр одним махом скрутил его и стиснул крепкую шею под локтем, и так держал его, пока ярость в глазах Вольги не застыла.

– Мыслите, нешто вы ещё молодняк, а как взрастёте, так по укладу жить будете? Нет, не будет уклада. Одна моя воля будет. Сие – край. Я отныне вам и уклад, и суд во всём племени. Не по укладу наставлю вас, токмо кровью и силой. Отошло детство. Не малые вы, не Волчата. И не жаль никого, кто супротив нас подымется. Волки взросли, так и ты сильным будь, – зашипел он на ухо Вольге. – Кто со мною в огонь? До краёв души обожжётся.

Вольга взбрыкнул. Яр пуще его придушил, так что тот из багрового посинел, и тогда Яр погладил его по стиснутой голове и успокоил.

– Делай, аки скажу. Азмь всё решу, мне доверься. Нет здесмь смерти пустой. Ты возьми её… – кивнул он на тело. – Возьми и снеси вместе с Свирью к реке. Там оставь. Ну, а дальше… однослухому поручу. Покорися мне, и твоя Совесть умолкнет.

Могучие плечи Вольги напряглись и поникли. Он еле кивнул, и Яр отпустил его. Нож-наконечник указал на Свиря, и одноухий подошёл следующим. О чём они перешёптывались – Сава не слышал, но в глазах одноухого вспыхнула жажда. В конце поручения, Яр отдал Свири клинок-наконечник. Вольга бережно подхватил Риту, и Сава посторонился, чтобы выпустить из норы. За широкой спиной Вольги вышел Свирь, и Сава хотел уйти следом, но Яр окликнул.

– Обожди, Сав.

Сава покорно застыл. Яр подошёл, расправляя затёкшие плечи.

– Тень мою отыщи. Показать ей желаю, яко верви на моей крестианке пороть. Приведи ко мне до последнего света над виднокраем.

*************

Вода ледяная. Пальцы окунулись в холодную реку. Под чёрной звериной шкурой под ней перекатывались могучие мускулы. Волк медленно брёл по мелководью и нёс Дарью на тёплой и сильной спине. В сумерках раннего утра он то скулил, то глухо ворчал, то вовсе коротко лаял, выводя особенные, никому не понятные доселе «слова». Наверное, зверю хочется говорить, только вот волчье горло не позволяет. Даже не видя белой подпалины на груди, Дарья знала, что везёт её тот самый волк-переярок, кого она освободила от серебряного ножа. Клинок до сих пор сжимался в её кулаке.

– Убаюкиваешь меня, успокаиваешь. Как Баюн, – вспомнила Дарья имя кота из детских сказок.

Волк постарался ответить, но из пасти вышел один только сип. Брод в реке мелковат для его крупного роста, и Баюн легко вышел на берег. Никогда ещё Дарье не было так спокойно, так тихо, как на его спине. Она осторожно перевернулась. Волчья шерсть оказалась для саднящей спины лучше всякой подстилки. Сквозь хмарь в вышине догорали последние звёзды. Серое предрассветное утро вокруг растекалось, как молоко, разлитое в воду. Дарья перевернулась опять и между волчих ушей разглядела белые стены и башни. Баюн вёз её в Монастырь, проступающий из низко стелящейся дымки.

– Куда же ты? Тебя там убьют. Увидят и сразу застрелят, – коснулась Дарья звериной шкуры на холке. Волк ответил протяжным сопением и потрусил к белокаменной крепости. С хвоста и чёрного брюха потоком стекала вода. Баюн не повёз её ни к воротам, ни к деревянному частоколу, а оббежал Монастырь с западной стороны. Ей пришлось свесить ноги и сесть, чтобы удержаться за шкуру. Дарья тревожно поглядывала на огни в крепостных башнях. Дозорные монастыря несли караул и не спали. Баюн свернул в сторону замшелых валунов и зарослей цепких кустарников и закрутился на месте, подавая знак, что Дарье пора спускаться.

Она соскользнула по волчьему боку на влажную землю. Среди камней темнела еле заметная железная дверь. Дарья шагнула, но запнулась о длинное платье. Баюн подхватил её зубами за шиворот и помог устоять.

– Спаси Господи, – ласково коснулась она морды волка. Баюн присел на задние лапы, словно решил её сторожить. На прощание Дарья дотронулась до белой звезды на волчьей груди и пошла к двери. Вход оказался закрыт. Баюн подошёл и схватил за широкую ручку зубами и потянул с такой силой, что вырвал задвижку. За порогом разлилась темнота, позеленелые кирпичные стены поблёскивали от сырости. Дарья нагнулась и вошла в низкосводный тоннель. Мимо неё в серых отблесках зрения проплывали нерабочие лампы и линии проводов. Теснота сдавила, тихая радость свободы иссякла, взамен в сердце родилась тревога и страх. Впереди что-то неладное. Идти не хочется. По кирпичным стенам заплясали хищные тени – не дым, не туман, а шёпот и призраки. Дашутка с молитвой шла дальше. Она возвращалась домой.

Дверца в конце тоннеля едва заскрипела, когда Дарья выбралась в тёмный подвал. С первого взгляда она узнала то место, в которое боялись спускаться все сёстры из лазарета. Их страшила мёртвая тишина… да и сами мёртвые. Но Дарью подвальный мрак оглушил десятками голосов. Кто-то стенал, кто-то плакал, кто-то грозился. Голоса должны были стихнуть лишь на сороковой день после смерти.

Морг, лёд, склеп – как не назови, само место мрачнее могилы. Покойники лежат на деревянных нарах вдоль стен, укрытые с головой белой тканью. Позже ткань пойдёт на обивку гробов. Сгинувших в морге гораздо больше обычного. Слишком много отцов и сыновей, братьев и мужей погибло в эту весну.