должна была «греть постельку» для дочери или сына хозяйки. Суеверный обычай проник в Слободу вместе с поселившимися в ней язычниками.

«Как её назовём?»

«Ангелиной. Господь даровал нам её в трудный час»

Голоса промолвили в пустоте и утихли. Дарье почудился смех маленькой девочки. Её оборвал мужской оклик.

«Бурый лает! Во двор кто-то залез!»

Дарья подошла к порогу горницы. Среди пыли и занесённого мусора в доски въелось тёмное пятно. Внезапно закричал перепуганный насмерть ребёнок.

«Папка!»

Голоса прошлого резанули не хуже ножа. Этот дом мечен смертью, потому и пустой. Дарья взвыла и зажала уши руками.

– Не могу больше! Пощадите! Не слышу!

Она выскочила из избы, чуть не упала на косых ступеньках крыльца. Белый свет шатался, ходил ходуном и скакал, как загнанное страхом сердце. Вот высохший во дворе ясень. Один сук ещё крепок и высоко растёт над землёй. Дарья перекинула через него вожжи, завязала петлю и захлестнула свободный конец за ствол дерева. Рядом нашёлся дощатый ящик. Она встала под ветвь на него и просунула голову в петлю. За воротами еле слышно забряцали когти. В незапертую калитку заглянул гнилой Зверь и потрусил во двор, покачивая облезлыми боками. Он сел в трёх шагах перед Дарьей и наблюдал.

– Не уж то это последнее, что я в жизни увижу? – заплакала она. – Не хочу больше слышать, чего не слышат другие, не хочу больше видеть, чего другие не видят. Что я сделала? Хотела жить, как все люди, весне радоваться и любить. А ты что сделал?! Илью до смерти довёл и меня искалечил, да так, что сама себя ненавижу!

Дарья подняла лицо. За серой хмарью всходило яркое солнце. Весна победила, исторгла туманы и Зимние холода на три кратких месяца лета. Сквозь слёзы Дарья видела свет как разноцветные лучистые всполохи.

– Прощай солнышко, прощай Женечка, прощай отче, прощайте все люди! Прощай и ты, проклятая жизнь! Не хотела я…

Старый ящик под ногами сломался. Шею Дарьи перехватила петля. Язык в горле выгнулся, перекрывая гортань, глаза выпучились. Не в силах вдохнуть, она громко хрипела. Тощие руки цеплялись за вожжи на горле. Зверь подался вперёд, приподнял щербатую морду и облизнулся. Дарья билась в петле ещё пару минут. Но вот её руки безвольно обвисли вдоль тела. На землю стекли нечистоты. Сколько не прощайся ты с жизнью, а смерть красивее не станет.

Глава 15 На свете

Как некстати оказались эти ночные задержки! Пока налаживали станцию, Марине пришлось караулить в лесу до утра. Прав был Дмитрий: без неё группа могла пострадать. Если бы не Марина, подземники бы наверняка обнаружили их. Хорошо, что с рассветом ЧС закончило со штырями и покинуло лес, и племя не разобралось, кто работал у них под боком.

Возле монастырских ворот Марину встретил Василий и незаметно пропустил внутрь. Она в двух словах расспросила его о конвое и сильно усталая отправилась в Слободу. Заканчивались последние дни её пребывания в Обители. Даже немного жаль расставаться с общиной, в которой она проработала под прикрытием столько лет.

Молочный туман застлал улицы, но Марина легко добралась домой, взошла на крыльцо и лишь тут осторожно остановилась. Впервые за двадцать лет иголку перевернули в двери. Марина опомнилась, торопливо открыла замок, забежала в дом к тайнику в углублении печи и вытащила обёрнутую в тряпьё жестяную коробку и автоматический пистолет с удлинённой обоймой. Оттянув затвор, она проверила патроны, спрятала пистолет под кожушком и выскочила на улицу. По пути Марина бегло перебрала в памяти последние встречи с Дарьей. Неужели она проморгала приближение ключевого момента и теперь ничего не исправить? Ближе всего от её дома стояло тепло бывшего Настоятеля. Временной Очаг в нём ещё не остыл и вполне мог притянуть ученицу. Но, если сейчас ошибиться, то живой Дарью она больше никогда не увидит.

Старые покосившиеся ворота во двор толком не закрывались. Марина протиснулась в одичалый сад и обмерла, словно налетела на стену. На вожжах, перекинутых через сук ясеня, висела Дарья.

– Ах ты…

Марина бросилась к ученице, острым ножом рассекла вожжи и смогла спустить Дарью на землю. Её сердце не билось, но тело ещё не остыло. Марина открыла футляр, достала инъектор, вставила серебристую ампулу и воткнула ей между рёбер иглу.

– Нет, девонька, не сейчас. Только попробуй мне умереть! Тебе ещё жить да жить, многое сделать! – ритмично вдавливала она сцепленные руки в грудную клетку. Изредка Марина щупала пуль, наклонялась и вслушивалась, есть ли дыхание. Внезапно Дарья распахнула глаза и голо разорвал сильный кашель. Марина немедля приподняла ей голову выше.

– Дыши, девонька! Глубже! Ещё дыши!

– Больно… Как же больно, Мариночка… – еле внятно засипела Дашутка, цепляясь руками за шею.

– Больно – это хорошо, значит живая!

Марина целовала её в лоб и укачивала на руках, как новорождённую.

– Что же ты делаешь, девонька? Зачем руки на себя наложила? Рано с жизнью прощаешься, ещё не пожила ты, ничего в жизни не видела.

– Очень-очень плохо у меня всё, Мариночка! – выгибала шею Дарья, пытаясь найти, как не больно дышать. – Колдовство… отче не верит!.. Навь резала… зубы мне исковеркала… крест сняла!.. Я сестру погубила… И Илью! За что я его?! За что такие муки мне, Господи!

– За особенность твою, нет второй такой больше, – унимала наставница.