Как и следовало ожидать, сами Ротшильды пришли в ужас от такой продолжительной клеветнической кампании в прессе. В письме прусскому правительству Ансельм сетовал на то, что он называл «самыми грязными и совершенно необоснованными инсинуациями, бросающими тень на нашу репутацию и нравственные принципы». Однако из-за отсутствия цензуры для прессы во Франции там почти ничего нельзя было сделать; только когда сходные памфлеты начали выходить в Пруссии, Ротшильды сумели добиться того, чтобы клеветнические издания изъяли из продажи, многозначительно напомнив правительству в Берлине о «важных услугах», которые они оказывали Пруссии в прошлом, и «особых правах», которых они удостоились за свои заслуги. Джеймс негодовал, обвиняя прессу в бездумном луддизме: «Мир больше не может жить без железных дорог, и самый лучший ответ, какой можно дать „Насьональ“, заключается в том, что, если Франция предпочтет отказаться от развития железных дорог и если они надеются достичь своей цели, запугав мир, чтобы все отказались ездить по железным дорогам, они добьются лишь того, что путешественники воспользуются другими железнодорожными маршрутами». «В статье я спрошу, хотят ли газеты видеть, что Франция… сдвигает назад границы цивилизации, и не стремятся ли они помешать прокладке железных дорог, так как все их выпады как будто направлены на то, чтобы не делать оставшиеся платежи… и их можно было дешево выкупить; в то же время все видят, какими стремительными темпами развиваются железные дороги в других местах. Я, однако, убежден, что оппозиция не достигнет своей цели. Лучше всего просто позволить им визжать и болтать… Поэтому я вовсе не хочу подавать на них в суд, ведь процесс будут постоянно обсуждать в прессе, тем более что проклятые аугсбургские и кельнские газеты всегда настроены против нас. Лучше всего, если этими газетенками воспользуются не для чтения, а по другому назначению».

Видя ядовитые памфлеты таких авторов, как Дернвель, современный читатель склонен сочувствовать позиции Джеймса. Однако по прочтении личной переписки невольно понимаешь, что Ротшильды отнеслись к жертвам катастрофы в Фампу достаточно равнодушно. Они ужасались случившимся, но главным образом из-за негативных финансовых последствий катастрофы для связанных с ними железнодорожных компаний. Подобное отношение было характерно и в связи с первыми небольшими несчастными случаями на линии Сен-Жермен в 1830-е гг. Когда после очередной аварии цены на акции компании упали, Джеймс обвинял во всем прессу: «Газеты возмущены падением цен на все акции. Но виноваты в том только они сами. Вместо того чтобы вести себя как в Англии, где не обсуждают происшествия, а приводят статистические данные, чтобы доказать, насколько редко случаются железнодорожные катастрофы, — когда Хаскиссон лишился жизни в Манчестере, никто… не обвинял железную дорогу. В Париже… поступают наоборот. Всякий раз, как происходит авария, каждая газета спрашивает: „Кто теперь захочет путешествовать [на поезде]? Почему делом не занимается полиция?“ По-моему, ты хорошо сделаешь, если через Перейру закажешь статью, направленную против таких выпадов. В ней надо объяснить газетчикам истинную причину спада, который мы переживаем. Я вижу, что произошло резкое падение доходов от линии Сен-Жермен; вероятно, в том и причина».

В 1842 г. катастрофа на другой железнодорожной линии побудила Джеймса отложить дальнейшие переговоры о концессии Северной линии; по сообщению Ната, было решено «подождать и посмотреть, какую компенсацию назначат раненым и семьям погибших, прежде чем заниматься новыми подобными делами… как вам известно, парижские присяжные очень суровы к тем, кого признают прямыми или даже косвенными виновниками аварий». Когда «на совещании инженеров» «по глупости рекомендовали всевозможные дурацкие планы, чтобы предотвратить подобные катастрофы в будущем», Джеймс немедленно «нанес визит нескольким министрам и объявил, что он подаст прошение об отставке с поста управляющего, если они не будут действовать в согласии с правлением железных дорог, что они обещали сделать». И рухнувший виадук на линии Руан — Гавр заинтересовал Джеймса в первую очередь из-за вероятного влияния на цену акций.

Будет неверно предполагать, что Ротшильды не сочувствовали жертвам катастрофы в Фампу. «Бедняги», — писал Энтони, когда Парижа достигла весть о «страшной аварии». Он добавил, что ему «очень жаль — поскольку сейчас совершенно бессмысленно действовать… известие ужасно меня расстроило». Джеймс, как сообщалось, был «ошеломлен», ведь «всего за два дня» до катастрофы он ездил тем же маршрутом на воды в Бад-Вильдбад. Но истинная причина их огорчения стала ясна в следующей сводке, которую Энтони отправил в Нью-Корт: «Очень жаль — а ведь все шло так хорошо. Последние 4 дня забирают 27 тысяч фр[анков] в день, и с каждым днем все больше. Работа линии не остановилась, и ею пользуются столько же людей, сколько и в прошлом. Потребуется лишь очень большая осторожность. Не могу назвать вам причину катастрофы, и вам следует проявлять терпение. А пока все очень неприятно и доставляет лишь головную боль… Ни о чем другом здесь не говорят, только о катастрофе, а вы знаете, какие отзывы на нее в Париже. Акции упали… до 712, и я совсем не удивлюсь, если они упадут еще ниже… Мы только что получили отчеты от Перейры, который уверяет, что погибших всего 14 и что катастрофа не так ужасна, как сообщалось… Через день-два все будет забыто, но цену на акции попытаются сбить».

Весьма красноречива также реакция Соломона. Он заметил: очень удачно, что «ни одна высокопоставленная особа не пострадала в катастрофе, иначе шум из-за нее был бы еще больше».

Более того, вопреки голословным утверждениям Дернвеля, Ротшильды в том случае повели себя вполне достойно. Джеймс заявил, что всего за несколько дней до катастрофы он «выходил [из поезда] на каждой станции и осматривал вагоны, а затем позволял машинисту ехать дальше». Его слова, к его радости, перепечатали в немецких газетах. Немедленно открыли следствие по делу, а машинистам дали приказ «как можно медленнее проезжать те участки, где есть хотя бы малейшая опасность». Однако невозможно не заметить, что Энтони и его братья в первую очередь стремились минимизировать ущерб для акций Северной железной дороги. С этой целью они провели интервенцию на парижском рынке и поспешили как можно скорее возобновить нормальную работу линии. Июльское письмо Энтони к Лайонелу позволяет понять, что для него являлось самым важным после катастрофы: «Сейчас многие спекулируют акциями. Барон заработал столько денег, что… делают все, что можно, чтобы сбить цену на акции. Распространяют ложь, клевету и Бог знает что еще… Линия в самом деле ужасно длинная… она довольно новая, и, конечно, как все новые линии, понадобится много времени, чтобы все работало в надлежащем порядке… Невозможно за минуту собрать полк французов-лягушатников… Они склонны полагать, что они все и всегда делают лучше других… надеюсь, они прислушаются к голосу разума… и позовут специалистов из Англии. Они напишут тебе сегодня с просьбой нанять 12 первоклассных английских машинистов… Они уже решают расширить линию во многих местах и положить больше [шпал?], укрепить рельсы и еще раз тщательно осмотреть всю линию. Эта катастрофа стала большим несчастьем… если бы не она, акции наверняка поднялись бы до 800 фр[анков]… прибыль сильно сократилась за последние дни, хотя меня это не слишком заботит, так как все дело теперь организуют лучше, и когда дорога возобновит перевозки, вскоре денежные поступления снова возрастут».