Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лекции
На старших курсах мы начали за денежки публичные лекции читать. Константиновский пристроился к горкому партии. Читал какую-то идеологическую дрысню. Это легко. Погасить в себе брезгливость и открыть рот.
Однако он много смешного рассказывал. Помню, академик Сахаров появился на политической арене. Диссидентство родилось после речи Хрущева на XX съезде КПСС (факты, обнародованные Никитой Сергеевичем, были ужасные, страшные. А объяснение, что, мол, сатана Сталин один во всем виноват, неудовлетворительно абсолютно. Вот и пошел разброс мнении, на деятельности Сахарова возрастал, воспухал как на дрожжах. Тем более со скандалом прошел уже и процесс Даниэля и Синявского, уже и по улицам Праги постреливая прошли советские танки.
У нас на кафедре логики проходил практику чех с какой-то сомнительной фамилией Пивздич, что ли, или Плохетка, не помню. Постарше нас. Он нам книжки по живописи раздаривал, Филонова я помню, я именно у него впервые увидел, в их бараке свободы было побольше. Сразу после начала чешских событий он навсегда уехал. Но перед этим, стоя в коридоре факультета, этот почти пожилой человек плакал, рыдал настоящими слезами и, еле-еле говоря слова, причитал:
— Ваши танки шли по улицам нашей красавицы Праги, никакого сопротивления, но они стреляли, стреляли, — он называл самые памятные здания их столицы. — Чехи никогда вам этого не забудут. Чехи никогда вам этого не простят.
Уже услали в ссылку тунеядца Бродского, а тут еще академик Сахаров со своей водородной бомбой.
Партия заволновалась. На специальном разъяснительном собрании для лекторов горкома КПСС им инструктор с праведным гневом говорил:
— Куда он лезет? Ни черта в политике не понимает, а лезет. Если ты физик, да еще и академик, тебя партия всем снабдила, ну и смотри в свой микроскоп, не лезь туда, где ты ничего не смыслишь.
И тут из задних рядов какой-то несмышленыш дерзко спрашивает:
— А как же тогда с утверждением Ленина, что «каждая кухарка должна научиться управлять государством»? Ведь академик Сахаров образованней и умнее каждой кухарки.
Смешно.
Мы с Меськовым ниже логики не опускались. Деньги были крохотные, 6–8 рублей. Кто-то, говорят, получал по 50. Не мы. И приглашения, конечно же, куда чаще перепадали Валерке. Потому хотя бы, что распространялись по партийным каналам. Но он делился честно. Часть заказов передавал мне.
Особенно мне понравилось читать на ВДНХ. Тамошним гидам, экскурсоводам. А эти гиды ВДНХ оказались на удивление разными. Не только по возрасту или полу. По образованию. По прежней работе. Там работали не гиды в обычном смысле, а расставлены по павильонам бывшие профессионалы. Понял я это потому, что по окончанию моей лекции, им она понравилась, они меня сами большой толпой по ВДНХ повели и стали показывать.
И не то, что всем, а именно то, что всем другим не показывают.
Это интересно, но устарело теперь и не в тему. Пропускаю.
Теплота
Самая для меня трогательная подробность. Мама Валеркина, Лидия Васильевна, преподавала в какой-то московской школе русский язык и литературу. И по какой-то важной надобности ей надо было отлучиться, скажем в больницу, скажем на две недели. А с заменой напряженка. Найти подмену можно, но как бы за чей-то счет, большое одолжение, короче, никто не хочет. И вдруг! Она предлагает через сына своего Меськова моей Люсе подменить ее. За деньги.
Деньги нам всегда были остро нужны. Но более, чем деньги, — доверие. Возможность себя проверить. Люся, как водится, сначала струхнула, я ее от этой дурной привычки к тому времени еще не полностью вылечил (а теперь, на свою голову, полностью).
А потом с энтузиазмом взялась, и все кончилось замечательно. В деле становления моей жены, Людмилы Семеновны Родос, полноценным человеком, я лично сделал очень много. Горжусь собой. Но вот и Меськовы внесли свою лепту.
Аспирантура
Вот где наша с Меськовым дружба стала совершенно бессомнительной и оттеснила все иные отношения, так это аспирантура. В общем, это и организационно понятно. Была ли группа, не было ли, университет закончили и все в разные стороны. На кафедре для продолжения дружбы остались только мы с ним.
Я все равно не все напишу. Может, еще о Томске буду писать и там, как он вместе с другими ко мне приезжал, как я у него в Москве ночевал. Как он в Америку ко мне приезжал и еще обещал приехать. Про жену его Наденьку, про дочку Настеньку, про сына Сережу.
А сейчас только об аспирантуре, на пока, пока хватит.
Еще в студенчестве стал Валерий Сергеевич отрываться в организационную сторону. Совмещать. Днем студент, а летом еще и руководитель делегации студентов куда-нибудь в недалекий, неопасный за-рубеж. В Венгрию, например.
Так что к аспирантуре его уже на факультете хорошо знали как опытного и надежного организатора.
Это в значительной мере объясняет, почему сразу после приказа о зачислении его выбрали или назначили председателем аспирантского совета. А он тут же кооптировал меня в свои заместители. И стали мы вдвоем…
Не знаю, какой глагол написать. Пусть так и останется.
Аспирантов на философском факультете то ли больше, то ли столько же, сколько и студентов. А поскольку обучение трехлетнее, а не пятилетнее, на каждом курсе очень много людей. Большинство без базового философского образования, приезжие. Зарубежники выбили себе для этих приезжих аспирантов едва ли не трехлетний курс ликбеза.
Марксизм марксизмом, но какой же философ без Канта и Платона?
А для всех остальных, в том числе и местных, был обязательный курс, ну, что ли, все тот же диамат, только высшего уровня, для кандидатов.
Вел его старик, бывший декан, паскуда, конечно, в прошлом, но, честное слово, я никого не виню. Страна такая, запросы такие, социальные заказы. Не ты, так другой, но кто-то должен. Не хочешь, иди в керосинную лавку, покупай бидон и на Красной площади обливай себя, поджигай себя. Альтернатив нет.
А для нас этот мужик был вполне хорошим, как охранник Освенцима для своей семьи, как мой отец для меня.
А боговать на этом семинаре стали именно мы с Валерием уже тогда Сергеевичем.
В чем это выражалось?
Мы с ним, конечно, в очередь и сами делали доклады. Но окололо-гические темы.
«Логика