признать это можно только после того, после того как разорвалась цепочка: учитель — ученик. А если большая разница в возрасте? А у собаки с кошкой?

Вот я только два примера приведу. Как-то уже недавно, еще Женя Ермаков был жив, я ему по телефону, так, без усиления сказал, что в таких-то годах он был для меня лучшим другом. Он очень удивился. У него совсем других пять имен перед моим числятся. Ничуть не обижаюсь. Дружба и любовь не симметричны. Если один любит другого, то другой — свободен от любви…

Тут вот в Америке нормально: идешь по улице, а тебе негр:

— Послушай, друг…

— Какой ты мне друг? Ты даже имени моего не знаешь!

— Друг, послушай, как тебя зовут?

А многие люди мне говорили, что в какие-то годы были моими лучшими друзьями, факты приводят совместных встреч и событий. А я помню другое и других, а если и это, то как незначительный эпизод.

Острословы сомневаются в том, что Ромео и Джульетта, будь у них возможность, жили бы в любви долго и счастливо. Влюбленность, даже бешеная влюбленность — еще не любовь. Кто, правда, по истине любит? Тот ли, те ли, кто, едва узнав друг друга, готовы умереть, если им помешают? Или те, кто прожил всю жизнь вместе без истерик и без сожалений?

Так же и с дружбой. С одним бились плечом к плечу, а с другим чаи попивали на даче. Какая дружба крепче? Которая дольше. Ровнее. По всей жизни.

А начиналось не так.

Я себя как физиономиста уже охарактеризовал. Что же говорить о наших первых встречах с Меськовым. Представьте-ка: я один из самых старых — мне 25, ему — 17.

Я маленький — метр шестьдесят один, он — за метр девяносто. Я пока еще без пуза, худенький, он тоже худенький подростковой, юношеской стройностью. Я слабый и неспортивный, он — футболист. Я — косоглаз и, как бы это помягче сказать, пока я рот не открыл, не заговорил, не слишком привлекательный, а у него, правда, тоже что-то с глазами, видит не очень хорошо, без очков совсем не видит, но смуглый, с длинными, как у цыгана, черными волосами.

Ну легко ли мне такого полюбить, в друзья себе зачислить?

И это ведь еще не все. Приехал он с юга Украины — не москвич, но сразу же его отца в Генеральную прокуратуру перевели, прописку всей семье дали, а ведь за нее, не знаю, как сейчас, едва ли не убивали, друзей топили, продавали, всякие гадости и подлоги делали. В том числе и мои знакомые. А тут как в кино.

На блюдечке с голубой каемочкой.

И это опять ведь не все.

На следующий год он женился. На дочери генерала!

И в качестве приданого получил квартиру. Квартирка крохотная, хру-это самое-щоба, сами понимаете, на другом конце Москвы, едва ли не полтора часа в один конец с тремя пересадками.

Однако просто для сравнения, никакой зависти: я свою первую квартиру в жизни получил в сорок лет. В Томске. А ему еще и двадцати не было. И в Москве.

Ну так что?

Все это в совокупности тянет на крепкую мужскую дружбу?

То-то же.

Я уже говорил, что мемуары писать — можно получить разрыв органа деликатности (если он есть). Вот на меня наверняка моя дорогая учительница с самой большой буквы Елена Дмитриевна определенно обидится. А ведь я не хотел ее обидеть ни сном ни духом. И о Владимире Александровиче хотел хорошо написать изо всех сил, огромные, уже написанные куски заменял одним словом: «пропускаю». Но где-то в тоне, между строк, между слов, между букв, как между зубов, и не вычистишь, только вместе с зубами, что-то все-таки есть, или кажется, что есть, или попахивает только.

Вот Меськов пишет:

— Пиши как пишется, я все приму и все одобрю.

Ну теоретически-то я тоже так. А вдруг где-то терпения не хватит, чувства юмора. Он вот предисловие к моей книжке «Правила дискуссии и уловки спора» написал. (Вставлю несколько фрагментов из него, единственно, чтобы другом похвастаться.

«Я, Меськов Валерий Сергеевич, с энтузиазмом, уже незнакомым нынешнему поколению, воспринял предложение Издателя написать предисловие к этой книге Валерия Борисовича Родоса. Этот мой энтузиазм определяется несколькими причинами. Во-первых, меня всегда вдохновляла личность самого автора, Валерия Борисовича Родоса, его глубокий интеллект, высочайший профессионализм, умение увидеть в, казалось бы, хорошо известном принципиально новое, блестящий язык изложения, знание осознанных или лишь формирующихся потребностей читателя, обостренное чувство актуальности, а также полная самоотдача в процессе преподавания. Во-вторых, Валерий Борисович Родос сам является блестящим полемистом, знает и умеет то, что является предметом данной работы не понаслышке, не в результате компиляции из уже ранее опубликованного. Я, безусловно, уверен, что данный труд явился итогом бурной полемической деятельности, которую Валерию Борисовичу приходилось вести на протяжении всей жизни и отнюдь не только в академических сферах. Научившись сам отстаивать свои взгляды и убеждения, он решился поделиться этим опытом с другими.

И, наконец, читателя не должна вводить в заблуждение некоторая „легкость" изложения материала, что является следствием присущего Валерию Борисовичу стиля изложения — стиля блестящего, эмоционального и изысканного. Проблемы, рассматриваемые Валерием Борисовичем в данном труде, являются изначально философскими, исконно логическими. Поскольку только истинный философ может себе позволить заниматься доказыванием даже того, что недоказуемо, искать и вычленять формы и методы доказательства, рекомендовать и требовать от других, чтобы они в своей профессиональной и обыденной жизни этим знанием руководствовались<…>

В 1974 году Валерий Борисович покинул нас. Он вместе с семьей отправился по стопам своих учителей Елены Дмитриевны и Владимира Александровича Смирновых в город Томск, в Томский государственный университет, чтобы заниматься просветительской деятельностью в области логики.

С этого момента и до конца восьмидесятых годов на восточном сибирском небосводе блистала путеводная логическая звезда — Валерий Борисович Родос <…>

Я хочу поделиться с Читателем откровенными мнениями его коллег о его деятельности, конечно же, представленными мной в некотором обобщенном виде.

Редкая лекция Валерия Борисовича обходилась без аплодисментов. Легенды о его уникальных лекциях живы до сего дня в студенческой среде ТГУ. Он так же, как в свое время с нами, работал с каждым талантливым студентом индивидуально, развивая исследовательские способности и открытость мышления. Для юристов блестяще читал „Введение в теорию аргументации. Для студентов гуманитарных факультетов организовал преподавание курса естествознания. Для студентов мехмата читал лекции по гуманитарным дисциплинам. Вел спецсеминары по основам логической грамотности для аспирантов и преподавателей своей кафедры. Изданная им программа