* * *

К осени 1916 г. тяготы войны уже ощущались всем населением России. Мобилизация «вычерпала» из страны 15 миллионов взрослых мужчин;[244] не считая 2 с половиной миллионов, которые были заняты работой, необходимой для обороны, на заводах, в шахтах, на железных дорогах, при «общественных организациях» и т. д. В сельском хозяйстве начинал ощущаться недостаток рабочих рук. Призыв инородцев в Средней Азии (которым была некогда обещана свобода от воинской повинности) привел в июле 1916 г. к кровавым восстаниям в Туркестане; пришлось ввести военное положение, назначить генерал-губернатором знатока местных условий, генерала А. Н. Куропаткина, отменить набор в некоторых местностях.

Продовольственное положение еще оставалось сносным – не только армия не испытывала ни на один день затруднений в снабжении, но и в тылу нигде не ощущалось недостатка съестных припасов, – но цены начинали быстро расти, а в населении возникал страх, как бы зимой не пришлось испытать голод. К июлю – августу 1916 г. рост оптовых цен против довоенного уровня достигал: для хлеба 91 процента, для сахара 48 процентов, для мяса 138 процентов, для масла 145 процентов, для соли 256 процентов и т. д. Розничные цены местами повысились еще больше. Это отчасти объяснялось ростом количества бумажных денег, но в еще большей мере – своего рода забастовкой деревни. Крестьяне – а им принадлежало семь восьмых русского хлеба – все менее охотно продавали свои продукты; из опасения реквизиции они начинали прятать зерно, зарывать его в землю.

Такая «забастовка производителей» не имела ничего общего с политическими причинами. Она объяснялась тем, что в стране ощущался товарный голод. Крестьяне взамен своих продуктов не могли получить того, что им было нужно. Не хватало тканей, обуви, железных изделий; цена на все эти товары возросла вне всякой соразмерности с ростом цен на сельхозпродукты.

«За пуд железа давали раньше 1,5 пуда пшеницы, а теперь 6; за пуд пшеницы можно было купить 10 аршин ситца, а теперь 2», – говорил на продовольственном совещании в Петрограде в конце августа член Киевской управы Григорович-Барский. Цены на железные изделия, например гвозди, возросли в восемь раз.

Вопросы продовольствия и снабжения – уже не только фронта, но и тыла – вызывали оживленные споры. Одни требовали властного государственного вмешательства, введения хлебной монополии, карточек на продукты, борьбы с дороговизной при помощи твердых цен; такую позицию занимали представители Союза городов во главе с В. Г. Громаном. В левых кругах замечалось большое увлечение германским «военным социализмом». Другие, наоборот, считали, что необходима свобода хозяйственного оборота, иначе продукты вовсе исчезнут с рынка, а твердые цены должны применяться только в отношении казенных заготовок. Некоторые экономисты, как, например, П. Б. Струве, полагали, что необходимы твердые цены при всех торговых сделках, но что они не должны быть искусственно пониженными, что следует принимать во внимание себестоимость продуктов.

Раздавались жалобы и на «разруху на железных дорогах». Этой осенью 1916 г. транспорт был, видимо, повсюду слабым местом: французская палата посвятила несколько закрытых заседаний тому же вопросу о «кризисе перевозок».

…Председатель русской парламентской делегации А. Д. Протопопов по возвращении из-за границы сделал обстоятельный доклад министру иностранных дел (это еще был Сазонов), изложив как свои впечатления от Англии и Франции, так и свой разговор – на частной квартире одного шведского деятеля – с советником германского посольства Варбургом, из слов которого можно было заключить, что настроение в Германии далеко не победоносное и что ее единственная надежда – на расхождение между Россией и Англией. Сазонов счел эти впечатления интересными; Протопопов был приглашен в Ставку и повторил их государю. При этой встрече государь почувствовал симпатию к А. Д. Протопопову, который, в свою очередь, был совершенно «обворожен» государем. Когда в начале сентября А. А. Хвостов изъявил желание уйти с поста министра внутренних дел, государь решил сделать смелый шаг – предложил этот пост А. Д. Протопопову, поручив Б. В. Штюрмеру переговорить с ним.

А. Д. Протопопов был видным членом блока, товарищем председателя Госдумы, членом Военно-промышленного комитета, симбирским предводителем дворянства; он был земским деятелем и в то же время промышленником. Председатель Госдумы, убеждая государя еще летом 1916 г. дать «министерство доверия», предлагал назначить Протопопова министром торговли и промышленности. Назначая Протопопова, государь продолжал принятую им политику: «сглаживать утлы», не меняя ничего по существу. Он полагал, что Протопопову, как видному члену Госдумы, будет легче убедить своих единомышленников в необходимости отложить политические требования до окончания войны. Сам Протопопов – по его словам – со своей стороны, рассчитывал получить согласие государя на несколько «угодных блоку» реформ: улучшение положения евреев, установление судебной ответственности министров, расширение прав земств, а также назначение постоянного содержания духовенству.

Но блок ставил себе определенную задачу: переход власти в руки людей, зависящих от «общества», а не от монарха. К этому времени уже имелись готовые кандидаты чуть ли не на все посты, причем в премьеры намечали князя Львова или Родзянко. Назначение министром одного из членов блока помимо общей передачи власти в другие руки было воспринято не как уступка, а, наоборот, как угроза, как маневр, рассчитанный на раскол блока. К Протопопову была применена тактика, которою еще в 1904 г., в «Освобождении», П. Н. Милюков грозил всякому общественному деятелю, согласившемуся сотрудничать с властью во время «весны» Святополк-Мирского: «Если кто-нибудь из нас вам скажет, что он может вам открыть кредит, не верьте ему; он или обманывает, или сам обманывается. Вы можете, если сумеете, переманить его на вашу сторону; но знайте, с той минуты, как он станет вашим, он уже перестанет быть нашим и, стало быть, перестанет быть нужен и вам».

Известный публицист Дорошевич сказал Протопопову: «Вас гонят в правый угол и загонят». Тот сначала не поверил, но вскоре должен был убедиться, как легко, владея печатью и «общественными организациями», поднять кампанию клеветы и загипнотизировать общественное мнение. Протопопов был член президиума Думы, глава заграничной парламентской делегации, один из кандидатов блока в министры, уже не говоря о других его «общественных» должностях; в несколько недель он был в глазах всей России «превращен» в человека ненормального, страдающего прогрессивным параличом; человека лично нечестного; «германофила», а то и прямо изменника (из-за его беседы с Варбургом). Оставалось только удивляться, почему же блок такого человека намечал в министры, а Дума избрала его товарищем председателя.

Такие чрезвычайные усилия были применены, чтобы предотвратить дальнейшие переходы из «лагеря блока» в «лагерь власти». («Сколько среди нас еще сидит Протопоповых?» – спрашивал Шульгин в бюро блока.) Злобная кампания произвела действие на самого Протопопова. Он потерял спокойствие духа, уверенность в себе, стал нервничать, метаться слева направо.