к себе. Однако, когда все удалились и я снова вошел в кабинет, я увидал, что Кьяра в самом странном состоянии сидит перед зеркалом. Подобно лунатику, она устремила в зеркало пристальный, неподвижный взгляд и, казалось, ничего не видела вокруг себя. Она шептала какие-то загадочные слова, все более и более внятно, пока, наконец, я не разобрал, что она попеременно говорит по-немецки, по-французски, по-итальянски и по-испански, причем все ее слова имеют какое-то соотношение с какими-то далекими от нее людьми. К немалому моему изумлению, я заметил, что был именно тот час, в который Северино заставлял говорить своего оракула. Наконец, Кьяра закрыла глаза и, по-видимому, погрузилась в глубокий сон. Я взял бедного ребенка на руки и снес вниз к хозяевам. На другое утро я нашел мою маленькую приятельницу веселой и спокойной. Только теперь, казалось, она вполне почувствовала свою свободу и рассказала мне все, что я пожелал узнать. Хотя вы, капельмейстер, и придаете значение благородному происхождению, однако ж вы не должны досадовать, если я вам скажу, что маленькая Кьяра была ни больше, ни меньше, как девочкой-цыганкой. Однажды, когда она грелась на солнце, находясь с целой шайкой грязных людей под надзором полицейских сержантов, на рынке какого-то большого города, мимо нее проходил Северино. Восьмилетняя девочка остановила его и спросила, не хочет ли он, чтоб она предсказала ему будущее. Северино долго глядел в глаза забавной малютки, потом позволил истолковать значение линий, пересекающихся на ладони его руки, и выразил удивление по поводу предсказаний девочки. Должно быть, она показалась ему очень замечательной, потому что тотчас же он подошел к полицейскому офицеру, сопровождавшему толпу цыган, и заявил, что даст некую сумму, если ему будет позволено взять с собой маленькую цыганку. Полицейский офицер довольно грубо заявил, что «здесь не невольничий рынок», однако прибавил, что «так как девочку нельзя причислять к людям в точном смысле этого слова и так как тюремное заключение только портит нравы, она, пожалуй, будет предоставлена в распоряжение почтенного просителя, если он пожелает уплатить десять дукатов в городскую кассу вспомоществования бедным». Северино немедленно вынул свой кошелек и уплатил десять дукатов. Кьяра и ее старая бабушка обе слышали весь разговор, начали вопить и ни за что не хотели расставаться. Подошли полицейские, схватили старуху и швырнули ее на телегу, готовую к отъезду. Полицейский офицер, принявший в это мгновение свой кошелек за кассу вспомоществования бедным, спрятал в карман блестящие дукаты, а Северино увлек прочь от толпы маленькую девочку, стараясь по возможности утешить ее, купив ей тут же на рынке новое нарядное платьице и всяких сластей. Северино именно тогда возымел в душе намерение устроить кунштюк с «невидимой девицей» и увидел в маленькой цыганке все необходимые для того данные. Он дал ей самое тщательное воспитание и наряду с этим старался воздействовать на ее организм, как бы приспособленный самой природой для исключительного психического развития. Применяя к несчастной зловещие операции Месмера, Северино вызывал искусственными мерами такое состояние, при котором у девочки обнаруживался дар пророчества. Роковая случайность дала ему возможность заметить, что девочка становится особенно чувствительна после того, как ей приходится испытывать физическую боль: в таких случаях дар проникновения в чужое «я» доходит у нее до невероятной степени, и бедняжка совсем как бы превращается в духа. Жестокий фокусник стал теперь каждый раз перед своими «операциями» безжалостно бить ее плетью, после чего она приходила в состояние высшего мистического знания. К этой пытке прибавилась еще другая: целые дни, когда Северино бывал в отсутствии, несчастная девочка вынуждена была сидеть, скорчившись, в тесном помещении за перегородкой, для того чтобы присутствие ее оставалось тайной даже в том случае, если бы кто-нибудь неожиданно вошел в кабинет. Во всех поездках Северино Кьяра принимала участие, сидя все в том же ящике. Положение несчастной девушки было невыносимо!

В конторке Северино я нашел порядочную сумму денег – в бумагах и в золоте. Благодаря этому, мне можно было обеспечить Кьяре хороший ежемесячный доход. Аппарат для фокуса «женщина-оракул», все акустические аксессуары я уничтожил, что вполне согласовалось с завещанием Северино, желавшего предоставить все, что ему принадлежало, в мое распоряжение. Устроивши все таким образом и оставив Кьяру у хозяев, полюбивших ее как родную дочь, я с грустью простился с милым ребенком и выехал из городка.

Прошел год. Я хотел уже возвратиться в Гениэнсмюль, куда призывал меня городской магистрат для поправки большого органа, но небесам было угодно, чтобы я появился перед людьми в качестве фокусника: какой-то бездельник обворовал меня, стянув кошелек, в котором были все мои деньги, и я таким образом был вынужден ради насущного куска хлеба показывать опять свои искусства в качестве знаменитого механика, снабженного всяческими рекомендациями и аттестатами. Раз я был в небольшом местечке, расположенном вблизи Зигхартсвейлера. Сижу я как-то вечером и постукиваю молотком, поправляя волшебный ящичек, вдруг растворяется дверь, в комнату входит какая-то девушка или женщина и восклицает: «Нет, я больше не в силах переносить разлуку с вами, я должна была отправиться сюда, иначе я бы умерла! Вы – мой господин, располагайте мной, как хотите!» Она бросается передо мной на колени, хочет обнять мои ноги, я поднимаю ее – это Кьяра! Я едва узнал девушку: она выросла, окрепла, хотя формы ее по-прежнему отличались крайней нежностью. «Милая, милая Кьяра!» – восклицаю я глубоко тронутый и прижимаю ее к своей груди. «Не правда ли, Herr Дисков, – говорит она, – ведь вы позволите мне побыть с вами, ведь вы не прогоните бедную Кьяру, обязанную вам и свободой, и жизнью?» С этими словами она поспешно прыгает к ящику, который только что внес за ней почтарь, дает этому последнему столько денег, что он, не помня себя от радости, катится к двери, восклицая громогласно «Да благословит тебя Бог!», потом она открывает ящик, вынимает оттуда книгу и подает мне со словами: «Вот, возьмите, Herr Лисков, вы позабыли лучшую вещь из наследства, оставшегося после Северино». Я начинаю перелистывать книгу, а Кьяра, как ни в чем не бывало, начинает распаковывать платья и белье.

Вы можете себе представить, Крейслер, что я был поставлен в немалое затруднение…

…Но теперь, наконец, настало время, чтобы ты, приятель, научился ценить меня как следует! Раньше я тебе только помогал срывать в дядином саду спелые груши и на их место привешивать деревянные, разрисованные, или наполнять лейки померанцевой водой, которой дядюшка поливал на дерне разложенные после стирки канифасовые панталоны, – словом, я помогал тебе раньше устраивать всякие сумасбродные проказы и