в мире снов, ее встревожило; несмотря на интриги, сплетенные ею, она больше не испытывала удовлетворения. В определенной степени было бы облегчением разделить их с существом, что сосредоточено в сердце Колодца, — но этому не бывать. Значительная часть Инелуки будет отсутствовать до последних дней, когда «Звезда Завоевателя» окажется в зените.

Бесцветные глаза Утук’ку внезапно сузились. Где-то на краях ее огромного гобелена силы и сна, который сплетался в Колодце, неожиданно что-то еще начало движение. Королева норнов обратила взгляд внутрь, позволив разуму потянуться вперед, двигаться вдоль нитей бесчисленных намерений, действий и судьбы в неустойчивом балансе паутины. Вот еще одно нарушение в тщательно проделанной работе.

Вздох, легкий, точно бархатный ветер вдоль крыла летучей мыши, слетел с губ Утук’ку. Пение Лишенных света на мгновение потеряло ритм — его нарушила волна раздражения госпожи Стормспайка, но уже через мгновение голоса воспарили снова, пустые и триумфальные. Кто-то обратился к одному из Главных Свидетелей — юноша из рода Амерасу, Рожденной на Корабле. Она сурово его накажет. Это также можно исправить, потребуется лишь немного больше концентрации и напряжения мысли — но она все сделает. Она устала, но не настолько, чтобы возникли серьезные проблемы.

Прошло около тысячи лет с тех пор, как Королева норнов улыбалась, но, если бы она могла вспомнить, как это делается, сейчас она бы улыбнулась. Даже Старейшие из хикеда’я не знали другой госпожи, кроме Утук’ку. Возможно, некоторых из них можно простить за то, что они больше не считают ее живой, но существом, полностью сотканным из льда и магии, а также бесконечной, неусыпной злобы, вроде Короля Бурь. Утук’ку знала, что они ошибаются.

Хотя даже тысячелетние жизни некоторых ее потомков составляли лишь малую часть ее пребывания на земле, под одеждами трупной бледности и мерцавшей маской находилась живая женщина. Внутри ее древней плоти все еще билось сердце — медленно и сильно, точно слепое существо, крадущееся по дну глубокого безмолвного моря.

Утук’ку устала, но все еще сохранила неистовость, все еще была могущественной. Она так долго планировала то, что должно произойти в скором будущем, что само лицо земли над ней успело измениться под рукой Времени, пока она ждала. Она доживет, чтобы увидеть результат своей мести.

Свет Колодца мерцал на пустом металлическом лице, которое она являла миру. Быть может, в час триумфа, подумала Утук’ку, она снова сможет улыбаться.

— Клянусь Рощей, — сказал Джирики, — это Мезуту’а, Серебряный дом. — Он поднял факел повыше. — Я не видел его прежде, но о нем спето столько песен, что мне кажется, я узнаю башни, мосты и улицы, словно вырос рядом ними.

— Вы здесь не бывали? Но я считал, что его построил ваш народ. — Эолейр отошел от опасного края лестницы над бездной.

Под ними раскинулся древний город, фантастическое, беспорядочное множество камней.

— Да, верно — в определенном смысле, — но последние зида’я покинули это место задолго до моего рождения. — Золотые глаза Джирики были широко раскрыты, словно он не мог оторвать их от крыш города в пещере. — Когда тинукеда’я разорвали с нами отношения, Дженджияна в своей мудрости объявила, что нам следует подарить это место Детям Навигатора в качестве частичной расплаты по нашему долгу перед ними. — Он нахмурился и покачал головой, и его волосы рассыпались по плечам. — Дом Ежегодного танца не забыл о чести. Она также отдала им Хикехикайо на севере и стоявший у моря Джина Т’сеней, который давно исчез под волнами.

Эолейр попытался разобраться во множестве незнакомых названий.

— Ваш народ отдал этот город тинукеда’я? — спросил он. — Существам, которых мы называем домхайни? Дварры?

— Да, некоторых из них так называли, — кивнул Джирики и обратил горящий взгляд на графа. — Но это не «существа», граф Эолейр. Они пришли из Потерянного Сада, как и мой народ. Мы совершили ошибку, посчитав, что они ниже нас. Однако сейчас я бы хотел избежать обсуждения данного вопроса.

— Простите, если я вас обидел, — сказал Эолейр. — Я вам уже говорил, что встречал их. Они показались мне… странными. Но неизменно оставались добрыми.

— Дети Океана всегда обладали мягким нравом. — Джирики начал спускаться по лестнице. — Боюсь, мой народ взял их с собой именно по этой причине — нам казалось, что они станут покорными слугами.

Эолейр поспешил за ним, стараясь не отставать. Ситхи двигался уверенно и быстро, шагал гораздо ближе к краю лестницы, чем осмелился бы Эолейр, и не смотрел вниз.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что «некоторых из них так звали»? — спросил Эолейр. — Значит, часть тинукеда’я не являлись дваррами?

— Да. Те, кто жил здесь — дварры, как вы их называете, — были меньшей из групп, на которые разделилось их племя. Остальная часть народа Руяна осталась возле воды, ведь океан всегда был близок их сердцам. Многие из них стали теми, кого смертные называют «смотрящими-за-морем».

— Ниски? — За свою долгую карьеру, во время которой Эолейр путешествовал даже в южных водах, он встречал многих смотрящих-за-морем. — Они все еще существуют. Но они совсем не похожи на дварров!

Джирики остановился, чтобы граф смог его догнать, после чего, возможно из уважения, пошел медленнее.

— Таким было благословение тинукеда’я, а также проклятие, — сказал Джирики. — Они могли постепенно себя переделывать, чтобы лучше соответствовать тому месту, где жили: в их крови и костях заложена способность к изменениям. Я думаю, если бы мир уничтожил огонь, Дети Океана стали бы единственными, кто уцелел, и очень скоро оказались бы способны есть дым и плавать в горячем пепле.

— Поразительно! — сказал Эолейр. — Дварры, которых я встречал, Йис-фидри и его соплеменники, казались такими кроткими. Невозможно представить, что они на такое способны.

— В южных болотах живут ящерицы, — с улыбкой проговорил Джирики, — они умеют менять цвет, чтобы сливаться с листьями, стволами деревьев или камнями, на которых они сидят. Они также отличаются кротостью. И мне не кажется странным, что самые пугливые существа часто умеют прятаться лучше других.

— Но, если ваш народ отдал дваррам — тинукеда’я — это место, почему они вас боятся? — спросил Эолейр. — Когда мы с леди Мегвин впервые сюда попали и встретили их, они пришли в ужас, посчитав, что мы ваши слуги, которые явились, чтобы вернуть их назад.

Джирики остановился. Казалось, он окаменел из-за того, что увидел внизу. Когда он снова повернулся к Эолейру, даже его необычные черты не могли скрыть сильной боли.

— У них имеются все основания для страха, граф Эолейр, — ответил Джирики. — Наша мудрая Амерасу, которую мы недавно потеряли, называла то, что мы сделали с тинукеда’я, настоящим позором. Мы