сладкая и волнительная — она дразнила его, покачивая бёдрами, многозначительно на него поглядывала и призывно улыбалась. Она подарила ему венок — бросила к его ногам, словно небрежную подачку. Но это был первый венок за многие годы полного невнимания, и в груди Шаваха всколыхнулось яростное томление, жаркое, мучительное и одновременно сладостное, как боль.

А потом Махаар пошла и вручила по урушу этим троим балбесам.

Похотливая сучка!

Сама не знает, чего ей надо.

Среди празднующих, веселящихся, танцующих и глотающих вино сородичей Шавах возвышался угрюмым одиноким утесом, о который радость и веселье разбивались волной — и испуганно отбегали, откатывались, не в силах сдвинуть с места эту мрачную громаду. Орк не праздновал, не веселился, не угощался и не пил — следил за шебутной орчанкой тяжелым неотрывным взглядом. Высматривал и запоминал тех, кому еще эта шмара вздумала подарить венки. Кроме Каграта и двоих его дружков Махаар вручила уруши Быгрыху, прошедшему Посвящение по весне и страшно этим гордившемуся, и еще одному орку, копейщику Варшагу. Кого из них она завтра выберет? Кого одарит своим «поясом невесты»? Кто из них придет — сумеет прийти — на грядущий Выбор?

Никто. И тогда Махаар придется выбрать его, Шаваха. Он — самая сильная и достойная фигура среди всей презренной шушеры, только он имеет право подмять под себя эту мягкую и сладкую, волнующе соблазнительную шалаву.

Быгрых — сопляк, Шарки — старый козел, Радбуг — вонючий подранок-полукровка! Избавиться от них труда не составит. Наверно, наиболее опасными соперниками станут Варшаг и Каграт, но, в конце концов, их тоже можно незаметно подстеречь в темноте, тем более что и тот, и другой пьяны, расслаблены и нападения не ожидают. Каграта Шавах малость побаивался и оттого ненавидел лютой подсердечной ненавистью, сейчас принявшей поистине неописуемые размеры — но тем слаще было бы подкараулить его в подворотне, воткнуть нож в печень и отомстить за все обиды… а труп стащить в подземелье на радость шаваргам. Сегодня ты — вожак, а завтра — я… Шавах хорошо запомнил эти слова, как и вмешательство недоорка Радбуга, одно существование которого было вызовом всему орочьему племени в целом и лично ему, Шаваху, в частности. Ладно, однажды вшивому полукровке все-таки повезло увернуться от стрелы, но на этот раз от справедливой кары он не уйдет.

Шавах втянул воздух сквозь зубы. Он кутался в свою черную ненависть, словно в плащ, заворачивался в неё с головой, плотно отгораживаясь от остального мира, как от мерзкого докучливого дождя.

Накануне Выбора все средства хороши.

Праздник скоро закончится, все, тепленькие и пьяненькие, расползутся по своим норам… Кое-кто уснет прямо тут, на площади. Остальных подстеречь в темных лабиринтах Крепости будет несложно, особенно если они станут возвращаться поодиночке. Шавах стоял, ухмыляясь, нащупывая под курткой нож — и, завидев его усмешку, маленькие криволапые орки-снаги спешили обойти его стороной, такой темной жутью веяло от его тяжелой, прячущейся во мраке смутной фигуры.

* * *

Была уже глубокая ночь.

Праздник слегка выдохся. Еда была съедена, вишневое вино и прочие, менее невинные напитки — выпиты. Каграт убежал куда-то на поиски приключений и травил байки в компании неподалеку, и, кажется, его выступление имело успех — уруш у него имелся уже не один, а по меньшей мере три. Радбуг тоже обзавелся новым урушем — его принесла молчаливая застенчивая орчанка в странном одеянии, сшитом из разных полосок меха; у неё был маленький прямой нос и зеленоватые раскосые глаза, а несколько прядей в длинных темных волосах оказались выкрашены белой краской. Её венок был сплетен из больших красных и розовых, явно не болотных цветов, и Радбуг надел его на шею с некоторой потаенной гордостью.

— Кто это? — спросил Саруман, когда орчанка ушла. — Если не ошибаюсь, э-э… Наваха?

Радбуг осторожно погладил пальцем гладкий лепесток цветка, вплетенного в уруш.

— Ну да. Откуда ты знаешь?

— Ты сам о ней говорил… Она тоже участвует в Выборе?

— Могла бы, но не участвует. Она мне сказала, что не хочет нового мужа.

— Вон оно что, — посмеиваясь, заметил Шарки. — Ты, выходит, на всю жизнь избранный?

Радбуг как будто удивился.

— С чего ты взял?

— Цветы, из которых сделан твой венок, собраны не на болотах.

— Ну да… И что? Наверно, Наваха вырастила их в садике под южной стеной… У баб там огород небольшой с овощами, ягодами и всякой прочей ерундой.

— Дурень ты. Она для тебя их и вырастила, а ты даже не оценил.

— Ну с чего же это сразу, — пробормотал Радбуг, — не оценил? Очень даже оценил…

Орки, наверно, собирались гулять и праздновать до утра, но Саруман решил, что с него довольно — завтра его ждал очередной тяжелый день.

— Я тоже пойду, — сказал Радбуг. Он еще не совсем оправился после ранения, и после наполненного шумом и суетой утомительного вечера чувствовал себя неважно. — Рана еще побаливает, чтоб её…

Каменные дворы и переходы Крепости были пустынны. Кое-где горели факелы, и плясали по стенам, празднуя свою неведомую вечеринку, причудливые тени. Уныло перекликались на постах часовые, с площади, оставшейся позади, еще долетали звуки празднества — позвякивание бубнов, грохот барабанов, чьи-то вопли, взвизги и взрывы пьяного хохота. Шаги Сарумана и Радбуга отражались от каменных стен гулким эхом, и Замок молча следил за прохожими темными провалами окон — тихо, бесстрастно и приметливо, как опытный соглядатай.

— Кто они такие? — пробормотал Саруман.

Радбуг лениво обернулся.

— Кто?

— Эти… шаварги. Каграт сказал, что они… «порчены магией»? Что это значит, по-вашему?

Радбуг смотрел прямо перед собой. Если он вопросу волшебника и удивился, то не подал вида.

— Какое тебе дело, Шарки? Сходи в подземелье — и узнаешь… Хотя не советую.

— Почему?

— Неладно там, в подземельях. Там живет Тьма.

— Э-э… да?

В голове Шарки клубился туман. За последнее время он изрядно отвык от сытной еды и крепкой выпивки, и сейчас, после разгульной пирушки, чувствовал себя громоздким и неповоротливым, как тяжело груженый, осевший выше ватерлинии корабль.

Радбуг на секунду остановился, окинул взором нависавшую над ними темную громаду Крепости. Где-то высоко вверху торопливо, точно украдкой, выглянула в прореху меж облаков луна — и тут же вновь скрылась за пеленой туч, словно опасаясь быть обнаруженной.

— В местных подвалах много темных дел творится, Шарки… Подземелья — это ведь не только ходы под Замком да под холмом. Тут по окрестностям земля вся изрыта, да не киркой и лопатой — темной силой там лазы-перелазы проложены, неведомым чародейством укреплены. Болтают, будто есть подземный ход, который