Иоанн Павел II нервничал. Его тревожили и «преступные» инициативы ООН, и нараставшие как снежный ком проблемы со здоровьем, и бойня в Боснии и Герцеговине. Вдобавок, совершенно неожиданно, вспыхнула Руанда, где хуту и тутси устроили взаимный геноцид. А ведь Руанда — один из бастионов католичества в Африке! Как тут не впасть в гнев?

Приближалось его 75-летие. Обычно в таком возрасте иерархи уходили на покой. Войтыла, конечно, помнил, какое беспокойство испытывало польское духовенство, да и партия ввиду возможного ухода на пенсию Вышиньского. Примаса тогда уговорили остаться (он и сам, впрочем, был настроен продолжить служение). Но остаться ли теперь ему самому? Травмы все сильнее донимали его. Ощутимо дрожала левая рука — верный признак болезни Паркинсона. По свидетельству его ученика Тадеуша Стыченя, работавшего в Люблинском католическом университете, летом 1994 года, во время отдыха в долине Аосты, Войтыла пережил собственную Гефсиманскую ночь, мучимый вопросом своей отставки. Стычень тогда заметил понтифику: «Епископ — он ведь как отец, и упокоить его может только смерть». Действительно, « папе-пенсионеру нет места (в мире. — В. В.)», — заявил сам Иоанн Павел II лечащему врачу[1163]. Христос страдал, покоряясь воле Отца, следовательно, и ему тоже, наместнику святого Петра, следует так поступить, подчиняясь Господу[1164].

* * *

Парадоксально, но администрация Клинтона, с которой он вел борьбу за права нерожденных, оказалась его самым мощным союзником в миротворческом процессе на Балканах. Более того, в декабре 1994 года Клинтон предложил Иоанну Павлу II объединить усилия в благотворительной и миротворческой деятельности по всему миру. Понтифик согласился[1165].

«Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира, даруй нам мир! — воззвал Войтыла 23 января 1994 года, на Всемирный день молитв за мир на Балканах. — Дорогие братья и сестры, сегодняшняя молитва — это и паломничество Можно сказать, мы совершаем паломничество на коленях, как я это наблюдал столько раз в санктуариях — не только на моей родине, но и в Мексике, на Филиппинах и в других местах. Паломничество, паломничество ради мира, молитвенное паломничество. С этим паломничеством мы идем на измученную землю Балкан, к нашим страдающим братьям и сестрам. Пусть не чувствуют они себя одинокими и брошенными, вы не брошены, мы с вами и пребудем с вами всегда!»[1166]

Этих слов не было в тексте проповеди, розданной журналистам. Но римский папа, взбудораженный вестью о гибели от взрыва снаряда шестерых сараевских детей, опять, как в Колорадо, дал волю эмоциям.

Второго февраля столицу Боснии и Герцеговины посетили две «железные леди» исламского мира — премьер Пакистана Беназир Бхутто и премьер Турции Тансу Чиллер. На следующий день Наварро-Вальс сообщил, что и святой отец уже давно вынашивает идею такого визита.

Понтифик хотел стать посланником мира, но не хотел признавать, что война идет между религиями, а не только между народами. Сама мысль об этом ему претила. В таком же духе высказывались в начале января и приглашенные в курию эксперты (в большинстве — хорваты), говорившие о верховенстве закона над силой и отвергавшие идею обмена территорий для создания этнически чистых зон. Среди этих экспертов был и Тадеуш Мазовецкий. Война в Боснии и Герцеговине заставила римского папу изменить традиции не участвовать в рабочих встречах политиков. В октябре 1993 года он отправил в Вену на саммит глав государств и правительств членов Совета Европы госсекретаря Содано, что сразу было отмечено российскими дипломатами[1167].

Пятнадцатого января в речи перед дипломатическим корпусом Войтыла обрушился на национализм как на причину вооруженных конфликтов. «Мы стоим перед лицом нового язычества — обожествления нации», — гремел он, заодно процитировав отрывок из антинацистской энциклики Пия XI «Mit brennenger Sorge», в которой его предшественник осуждал все формы шовинизма и расизма. В своей речи понтифик старательно перечислил междоусобицы, раздиравшие в тот момент планету, но ни словом не упомянул Руанду, хотя и коснулся ситуации в соседнем Бурунди, где после убийства в октябре 1993 года заговорщиками-тутси президента-хуту Мельхиора Ндадайе разгорелся очередной конфликт между двумя народами. Прошла мимо внимания Войтылы и гражданская война в Таджикистане (как и вообще все конфликты на постсоветском пространстве). Впрочем, он коротко поведал о продолжавшемся кровопролитии в соседнем Афганистане[1168].

«Права или не права моя страна, но это моя страна», — гласит известный принцип ура-патриотизма. Своей речью понтифик лишил этот принцип морального обоснования. Вещи наконец были названы своими именами: если для тебя интересы твоего народа превыше всего, то ты — язычник, а не христианин. И действительно, чем такой подход отличается от «готтентотской морали», согласно которой «зло — это когда бушмен крадет у меня корову, а добро — это когда я краду у бушмена корову»? Войтыла взывал к общечеловеческой морали, взывал к евангельским заповедям и международному праву. Нечто подобное, по словам российских представителей в Ватикане, он заявил еще в Каунасе, когда во время мессы заклеймил националистические режимы, «которые, как и режимы коммунистической ориентации, уничтожают человеческое достоинство, апеллируя при этом к таким понятиям, как нация и традиция»[1169]. Но теперь это было произнесено куда четче и на весь мир (хотя и в Каунасе, по свидетельству российских дипломатов, его слушало до 200 000 человек). Частью «крестового похода» на национализм можно считать и концерт, организованный 7 апреля 1994 года в зале Павла VI в память жертв Холокоста.

Однако все это были слова. А где же действия? «Если Ватикан не в силах заставить отказаться от насилия даже католиков, на каком основании он призывает к этому других?» Такой вопрос задавали репортеры и аналитики, наблюдая за тщетными потугами Апостольской столицы прекратить войну в Боснии и Герцеговине. Политический консультант Министерства обороны США Эдвард Люттвак 4 февраля в интервью итальянскому новостному журналу открыто заявил, что все миротворческие усилия Ватикана в бывшей Югославии — одна показуха[1170].