– будто левая рука, значимость которой замечаешь, лишь когда ее лишишься. Этот неугомонный «почтальон»[250] умел выслушать и подсказать. Поэтому первым, кого хотел видеть Наполеон по приезде в Париж, был именно Лавалетт.

– Подскажи, Антуан, что делать дальше? – обратился Наполеон к соратнику. – Когда я увидел, как мои гвардейцы чуть ли не в панике убегают от красногрудых, у меня, право, чуть не сдали нервы. Согласитесь, mon cher, пусть битва под Ватерлоо и проиграна, но ведь не война! Двадцать лет назад мы тоже проигрывали, но все наши неудачи оказались прологом блистательных побед…

– Вы правы, сир, одно проигранное сражение еще ничего не значит, – поддержал Императора граф.

– Беда в том, – продолжал, желая высказаться, Наполеон, – что я приучил своих солдат к великим победам. Поэтому они не знают, как пережить один день неудачи. Что будет с бедною Францией?! Я делал для ее процветания все, что только мог… Антуан, что говорят о случившемся в Париже?

– Париж буквально парализован последними известиями из Бельгии, – ответил Лавалетт. – Многие не верят страшным слухам. Люди выходят на площади и кричат: «Vivat l’empereur!»…

– Ну а каковы настроения в палатах?

– К сожалению, заздравную Императору кричит только чернь, – не стал подслащивать пилюлю собеседник. – Депутаты требуют Вашего отречения, сир. И с этим ничего не поделать. Когда нет армии – нет и аргументов. Этот Фуше за время Вашего отсутствия успел здесь неплохо поработать. Палата пэров напоминает свору сорвавшихся с цепей псов! Они требуют отречения…

– Что, измена?! – вскочил, побагровев, Бонапарт.

– Хуже, сир: готовность к измене. Не сразу поймешь, кто друг, а кто – настоящий враг. Но… готовы изменить все!

– Это все Фуше!..

– Безусловно, сир. Этому пройдохе удалось внушить всем, что императорский корабль идет ко дну, что дни его сочтены, а спасение лишь в одном – в избавлении от груза, тянущего Францию в бездну. И этот груз, как уверяет пройдоха, – Вы, сир, наш Император!.. Эти бараны-депутаты так напуганы, что объявили заседания непрерывными. Они требуют, как я уже сказал, лишь одного – Вашего отречения…

Наполеон молчал. Все ясно и так. Слова Лавалетта обжигали кипятком. Но они, по крайней мере, были правдивы. Лавалетт не стал бы врать. Кроме него вряд ли кто осмелится говорить так прямо. Налицо предреволюционная ситуация: Императора хотят лишить Трона. И это сделают – нет, не англичане Веллингтона и даже не русские казаки, трон из-под ног Наполеона постараются выбить свои же – всякие фуше, талейраны и лафайеты. Но свои, французы. Поэтому пусть будет так, как будет. Он многое сделал, но жаль, что еще больше не успел.

Пусть будет – как будет…

* * *

Ватерлоо расставило точки над «i»: Наполеон – политический труп. И министр полиции Фуше, уже не скрывая своего злорадства, говорит об этом всякому, кто желает узнать его мнение относительно дальнейших перспектив Франции. Как, впрочем, и о том, что весы Наполеон – Фуше резко рухнули в пользу последнего. Из двух, несомненно, останется только один, шепчутся в парижских салонах, и это будет Жозеф Фуше – Главный Гладиатор, победивший сильнейших из сильных – Робеспьера Неподкупного и Наполеона Бонапарта. Не говоря уж о всяких прочих дантонах, сен-жюстах и даже людовиках… Они все пали в нелегкой схватке со скромным провинциальным священником, выбравшим стезю Гладиатора. C’est la vie: побеждает сильнейший!

К этой последней и решающей схватке Паук приготовился основательно. За несколько дней перед отречением у трона – никого. Ближе всех – Фуше. А на троне – нерешительный, дерганый, измученный бессонницами усталый человек. Смешно сказать, Хозяина не узнает даже он сам. Сбылась мечта Паука: в его Паутине самый богатый и могущественный Тарантул. Тот самый, что совсем недавно распоряжался судьбами народов, монархов и всей Европы – да что там: от кивка головы которого зависело быть или не быть Паутине.

И вот на Вершине… министр-изгой, которого все страшно боятся, но еще больше ненавидят. Тот, от которого лучше держаться на расстоянии, нежели быть врагом или другом. (Кому хочется дружить с эквилибристом, шагающим по лезвию бритвы?)

И все же Фуше остается верным себе: он страшно не любит быть на виду. Фуше всегда должен быть чьей-либо тенью. Поэтому даже сейчас, когда его могущество велико как никогда, на сцене появляется новое (на самом деле – забытое старое) историческое лицо – Лафайет[251].

За Лафайетом – будущее. По крайней мере так уверяет Фуше. Ведь его подвиги незаслуженно забыты – а зря. Благодаря таким героям, как генерал Лафайет, Американские Штаты обрели независимость, взывает министр полиции, следовательно, именно такому человеку можно доверить будущее Франции.

Фуше – опытный интриган. Он знает, на кого ставить. Лафайет люто ненавидит Наполеона. Действительно, за что любить корсиканца?! Ведь все, что сделал этот выскочка, должен был сделать именно он, Лафайет! Когда тщеславный коротышка прокладывал карьеру в вертепах Барраса, Лафайет уже был овеянным славой генералом! Первым маршалом Франции должен был стать именно «освободитель Америки», а не какие-то там бертье, массены и прочие сен-сиры…

И теперь настал его час – час Лафайета! Он ворвется на олимп не при помощи штыков, как какой-то узурпатор, а вполне легитимно. А потому согласен на все – даже на присутствие у шеи липких удушающих лап опасного кукловода Фуше! Иной возможности взять реванш, понимает Лафайет, больше не представится. Главное не опоздать, опоздавшим – кости! Пусть это будут кости врага у ног Победителя…

* * *

Наполеона Бонапарта будто подменили. Опытный стратег, в эти дни он лишается самого главного, что в нем было, – личного мужества. Его длинные монологи в кругу враждебно настроенных министров полностью обессиливают оратора. Императора никто не желает слушать. Все, что он говорит, – бред. Это написано на лицах его министров. Возможно, именно поэтому на заседания парламента вместо себя он отправляет своего красноречивого брата Люсьена. И Люсьен старается убедить «адвокатишек», что спасение Отечества зависит от особых полномочий, которыми следует наделить императора Наполеона.

– Не он ли сделал французов сильной и самой могущественной нацией? – ораторствовал Люсьен. – Неблагодарные!..

– Враг у ворот! – негодуют депутаты. – Миллионы погибших по вине Бонапарта – кто их вернет? Зачем было воевать, если Франция на краю пропасти?!

– Неблагодарные… Еще вчера вы боготворили вашего Императора!..

– Вон! – гудит зал. – Всех Бонапартов – вон! Наполеон – исчадие ада! Он – палач нации!..

Неожиданно для всех в пользу Императора держит речь… Сийес.

– Да, Наполеон проиграл битву, – начал он. – Но мы обязаны помочь Императору изгнать варваров из страны. А это может сделать только один человек – Наполеон! А вот если