он захочет стать деспотом – мы его вздернем, как изменника! Но это – потом. Сейчас мы должны быть с ним вместе…

После этих слов Сийес торжественно уходит. В этот момент он очень напоминает римского трибуна. Некоторые депутаты не в силах сдержать улыбки: Сийесу еще бы тунику…

И вот тогда на трибуну выходит Лафайет:

– Это мы неблагодарные?! – накидывается он на Люсьена. – Мы, которые заплатили за верность Бонапартам костьми наших сыновей, разбросанных в пустынях Африки, на берегах Гвадалквивира и Тахо, в Польше и России! Миллионы французов отдали жизни за одного человека. За безумца, который и сегодня желает проливать кровь соотечественников в войне с ополчившейся против него всей Европой… Не многовато ли крови?! Хватит, навоевались! Сегодня наш долг – спасать Францию. Отечество – в опасности!..

Слова Лафайета явились завершающим аккордом в многолетней карьере Наполеона Бонапарта. Наполеону оставалось последнее – отречься от престола.

И он не отрекся.

* * *

Как показывает жизнь, самое трудное для человека в социальном муравейнике – добровольно отказаться от власти. Можно отвернуться от любимого человека, смириться с потерей близкого и даже перенести горечь поражения. Но выбраться добровольно из сладкой патоки власти почти невозможно. Ибо власть – самое топкое из болот.

Пятнадцатый год обнажил ахиллесову пяту Наполеона – непомерное тщеславие. Его гениальность, замешанная на личном мужестве и неутомимой энергии, зиждилась на чрезмерном честолюбии. И, откажись он тогда по первому требованию парламентариев от трона, кто знает, как вообще сложились бы последующие события. Но Император не отрекся. Ему не хватало сил сбросить тяжесть своей власти. Наполеон постоянно чего-то ждал.

И дождался…

Импичмента в то время не было. Да и вообще, импичмент (буквально – обвинение) – для плебса и прочих трибунов-глашатаев и президентов. Наполеон был Императором – по сути, королем из народа. Предыдущего короля Франции (не считая Луи Огурца) гильотинировали; что были до него – умерли сами. А если без гильотины… да при желании монарха править дальше… да когда «Отечество – в опасности!»… а он, этот самый монарх, совсем не способен договариваться и может только бросать соотечественников в топку войны, – как быть с таким?

Очень просто, решили «адвокатишки» (не без науськивания министра Фуше), не хочет сам – это сделают они, депутаты! Ничего удивительного, что за всех, сверкая глазами и брызжа слюной, высказался Лафайет. Он сказал то, что мечтал сказать долгие годы:

– Будет медлить с отречением – я предложу свержение!..

Свержение! Это устроило бы всех: самого Лафайета, Фуше, «адвокатишек». Впрочем, устроило бы и французский народ, который многое в происходящем просто не понимал. (Помилуйте, кто когда-нибудь считался с народом?!)

Один час – это все, что могут предоставить «очкарики» Императору для размышлений. Иначе – позорное свержение! Свержение – это лужа из-под когда-то гигантского айсберга власти. Время упущено, «адвокатишки» уже не желают видеть на троне ни Наполеона, ни его сына, никого из Бонапартов. Депутатам проще смириться с Бурбонами – то есть ступить на те же грабли, оглоблей которых уже были биты не раз. И Наполеон не выдерживает и подписывает-таки акт об отречении, написанный братом Люсьеном.

А потом наступает поистине историческая минута. Самая ужасная в жизни Императора и самая триумфальная в судьбе его министра полиции: документ об отречении Наполеон Бонапарт из рук в руки передает… Жозефу Фуше. Паук принимает от Хозяина (теперь уж навсегда – бывшего!) драгоценную бумагу и брезгливо кланяется.

«Это был последний его поклон Наполеону», – с придыханием замечает Стефан Цвейг.

Конец драмы.

Занавес…

* * *

Фуше победил. 22 июня 1815 года Жозефа Фуше – это 18 Брюмера Наполеона Бонапарта. Именно поэтому сейчас следовало действовать! Стремительно, энергично, не жалея ни сил, ни времени. Кстати, время теперь драгоценнее всего…

Министр полиции вносит предложение немедленно избрать временное правительство. То вновь будет Директория из пяти уважаемых и достойных людей страны. И первым среди равных, уверен сам Фуше, будет, конечно же, он. Так и произойдет: его фамилия окажется среди той пятерки.

Фуше ошибется в другом: он окажется равным среди первых. Ибо при голосовании на три десятка голосов больше получит Лазар Карно – демагог, неопределившийся полуреспубликанец-полубонапартист. А это значит, что пост председателя теперь его. Не Лафайета – так Карно. Но не Фуше.

Паук удивлен и раздосадован одновременно. Но не раздавлен. Карно – демагог, идеалист и тряпка; он – носовой платок для Бонапарта, который только для этого и пригоден. Следовательно (и у Паука от одной мысли об этом нервно подрагивают лапки), этого Карно нужно обвести вокруг пальца! Не для того, в конце концов, велась игра, чтобы какой-то… черт-те кто!.. взял да подхватил упавшую было бесхозную власть.

– Ну что, господа, настал момент сорганизоваться, – огорошил Фуше коллег из Совета пяти, когда все собрались.

– Поясните, Ваша светлость, – повернул к нему голову Лазар Карно, уже было направившись к председательскому креслу. – Не совсем понятно, монсеньор, в чем, собственно, дело?..

– Следует сорганизоваться, говорю, – махнул рукой Фуше. – Необходимо, господа, избрать председателя и секретаря. А то как-то…

– Как-то – что? – спросил один из членов Совета.

– Не по регламенту, – изобразил Фуше наивную улыбку. – Сначала избрали нас, теперь изберем мы. Впрочем, дорогой Лазар, вам нечего волноваться: свой голос я отдам за вас.

– Премного благодарен, – чуть склонил голову собеседник. – В таком случае мне ничего не остается, как отдать свой голос вам, Ваша светлость…

Болван! Этот простак Карно так ничего и не понял: за него, помимо Лафайета, проголосует только Фуше. Зато двое других, завербованных Пауком, отдадут голоса его оппоненту, да плюс голос самого Карно… Результат: два голоса против трех в пользу Фуше. Одураченный Карно удивленно таращит глаза; только теперь до бедолаги дошло, что его провели, как агнца, которого вместо овчарни завели на псарню.

Вот он, миг Триумфа: отправив на эшафот Неподкупного(!), пнув под зад Наполеона(!) и Лафайета(!), Фуше за дюйм до олимпа ставит подножку Карно – и… И несколько июньских дней 1815 года Жозеф Фуше восседает на воображаемом троне. Олимп покорен! В жадных щупальцах Паука – Неограниченная власть! Вся без остатка. До донышка. До последней капли…

Жозеф Фуше – Повелитель Франции.

Попытка Лазара Карно протолкнуть в Палате пэров так называемые чрезвычайные меры (учредить на период чрезвычайной ситуации временную диктатуру) и сохранить таким образом власть Наполеона, провалилась. Нового Робеспьера никто не хотел. Да и самого Бонапарта – тоже.

Когда падает Трон, первым под обломками оказывается его хозяин. В этот раз пузырька с ядом рядом не оказалось. Бонапарт так и не смог вспомнить, где же