– В качестве защитника обвиняемой выступает мистер Уолтер Мади, – возгласил он, зачитывая имена по лежащему перед ним блокноту, – и мистер Лоренс Брохэм в качестве адвоката истца, при содействии мистера Роджера Хэррингтона и мистера Джона Другана, представителя магистратского суда. Мистер Мади и мистер Брохэм… – Судья устремил взгляд поверх очков на скамью адвокатов. – Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы сказать две вещи. Первое: я отлично понимаю, что многолюдная толпа в этом зале собралась отнюдь не из любви к закону, но мы призваны блюсти справедливость, а не потакать грубым инстинктам, не важно, кто оказался на скамье подсудимых и по какому обвинению. Я буду признателен вам обоим, если в ходе допроса мисс Уэдерелл и всех ее знакомых вы ограничитесь темами, непосредственно относящимися к делу. При описании прежнего рода занятий мисс Уэдерелл вы вольны выбирать между формулировками «публичная женщина», «ночная бабочка» или «представительница древнейшей профессии». Я понятно выразился?

Юристы пробормотали, что согласны.

– Превосходно, – промолвил судья Кемп. – Второй вопрос я уже обсуждал с каждым из вас с глазу на глаз, но для общественности я повторюсь. Шесть обвинений, о которых сегодня пойдет речь, – подлог, пребывание в состоянии опьянения и нападение в случае мисс Уэдерелл, на утренней сессии, и фальсификация, хищение и невыполнение обязанностей в случае мистера Стейнза, на дневном заседании, – во многом взаимообусловлены, как уже понял любой грамотный житель Уэстленда, я полагаю. Учитывая эту взаимозависимость, я нахожу разумным отложить вынесение приговора мисс Уэдерелл до тех пор, пока не будет заслушано дело мистера Стейнза, чтобы каждое разбирательство рассматривалось, так сказать, в свете второго. Всем все ясно? Отлично. – И судья кивнул судебному приставу. – Введите обвиняемую.

Под громкие перешептывания Анну вывели из камеры. Мади обернулся проследить за появлением своей клиентки – и произведенным ею впечатлением остался вполне доволен. Девушка уже не выглядела заморенной и изголодавшейся; теперь ее худоба казалась просто женственной: зримым свидетельством скорее хрупкого изящества, чем недоедания. На Анне по-прежнему было черное платье, некогда принадлежавшее покойной жене Обера Гаскуана; аккуратно зачесанные волосы стягивались в простой узел на затылке. Пристав проводил ее к импровизированной свидетельской трибуне, она шагнула вперед, положила руку на Библию, принесла присягу – тихим голосом, не выказывая ни малейшего волнения, – а затем обернулась к судье. Лицо ее было лишено всякого выражения, руки свободно сложены одна к другой.

– Мисс Анна Уэдерелл, – промолвил судья, – вы явились в суд, чтобы дать ответ на три обвинения. Во-первых, подделка подписи на дарственной. Вы признаете себя виновной?

– Нет, сэр.

– Во-вторых, пребывание в состоянии опьянения в общественном месте и нарушение общественного порядка вечером двадцатого марта сего года. Вы признаете себя виновной?

– Нет, сэр.

– И в-третьих, нападение на мистера Эмери Стейнза с причинением тяжкого телесного повреждения. Вы признаете себя виновной?

– Нет, сэр.

Судья сделал необходимые пометки и заговорил снова:

– Вы, безусловно, сознаете, мисс Уэдерелл, что данный суд не уполномочен рассматривать уголовные дела.

– Да, сэр.

– Третье из предъявленных вам обвинений может быть сочтено основанием для передачи дела в суд вышестоящей инстанции. В таком случае вы останетесь под арестом до тех пор, пока не представится возможность задействовать судью и присяжных Верховного суда. Вы это понимаете?

– Да, сэр. Понимаю.

– Хорошо. Садитесь.

Девушка села.

– Мистер Брохэм, – провозгласил судья Кемп, – суд готов вас заслушать.

– Благодарю вас, сэр.

Брохэм был худощав, с рыжеватыми усами и колючими бесцветными глазками. Он поднялся и разложил свои бумаги вровень с краем стола.

– Господин судья Кемп, члены суда и мои коллеги, леди и джентльмены, – начал он. – То, что маковый дым – это наркотик, заключающий в себе искушения самые грубые, разрушительный в своем воздействии, предосудительный во всех своих проявлениях и в социальном, и в историческом контексте, для всех порядочных граждан должно быть самоочевидно. Сегодня мы рассматриваем дело крайне удручающее как наглядную тому иллюстрацию: дело молодой женщины, чье пагубное пристрастие к этому зелью бросает тень не только на репутацию Хокитики в глазах общественности, но и на репутацию нашего недавно провозглашенного округа Уэстленд в целом…

Брохэм заготовил длинную речь. Он напомнил членам суда, что Анна уже однажды пыталась свести счеты с жизнью, и провел параллель между тогдашним неудачным покушением и ее обмороком вечером 20 марта («Можно только порадоваться, что оба случая привлекли внимание широкой общественности», – не без цинизма добавил он). Брохэм долго и пространно распространялся о подделанной ею подписи Стейнза на дарственной, ставя под сомнение легитимность документа как такового и подчеркивая, как много выигрывает Анна, сфальсифицировав эту бумагу. Перейдя к обвинению в нападении, Брохэм принялся рассуждать в общем и целом об опасном, непредсказуемом поведении опиомана, а затем описал огнестрельную рану Стейнза в таких натуралистических подробностях, что какую-то женщину с галереи пришлось вывести из здания. В заключение он призвал всех присутствующих задуматься, сколько опиума возможно купить на две тысячи фунтов, а затем задал риторический вопрос – согласна ли общественность вложить такое количество наркотика в руки столь сомнительной и ущербной особы, как Анна Уэдерелл, бывшая ночная бабочка.

– Мистер Мади, – объявил судья, когда Брохэм наконец-то сел, – слово предоставляется защите.

Мади тут же поднялся.

– Благодарю вас, сэр, – обратился он к судье. – Я буду краток.

Руки у него дрожали; Мади крепко уперся ладонями в стол, пытаясь успокоиться, и, вложив в голос куда больше уверенности, нежели ощущал внутри себя, заговорил:

– Для начала я напомню мистеру Брохэму, что мисс Уэдерелл на самом-то деле избавилась от своей пагубной привычки, – и эта ее победа вызывает мое глубочайшее восхищение и уважение. Безусловно, как нам с удовольствием описал мистер Брохэм, мисс Уэдерелл предрасположена к бессчетным искушениям опиумной зависимости. Лично я никогда не пробовал макового дыма, и мистер Брохэм то же самое утверждает о себе; и я дерзну предположить, что одной из причин нашей обоюдной воздержанности является страх: мы боимся, что наркотик, чего доброго, обретет над нами власть; мы боимся, что он вызовет привыкание; мы боимся того, что можем увидеть и натворить, поддавшись его воздействию. Я отмечаю это, дабы подчеркнуть тот факт, что подобная слабость мисс Уэдерелл присуща отнюдь не только ей одной, и повторюсь, что ее искреннее стремление исправиться заслуживает самой высокой похвалы… Но – чего бы уж ни внушал вам мистер Брохэм – мы здесь собрались не для того, чтобы осудить темперамент мисс Уэдерелл или вынести приговор ее характеру. Мы здесь для того, чтобы осуществить правосудие в отношении трех обвинений: в подлоге, в нарушении общественного порядка и в нападении. Я вполне согласен с мнением мистера Брохэма, что подлог – это серьезное преступление; не стану оспаривать и то его утверждение, что вооруженное нападение сродни умышленному убийству; однако, как я вскорости докажу, мисс Уэдерелл ни в одном из этих злодеяний не повинна. Она не совершала подлога; она никоим образом не пыталась напасть на мистера Эмери Стейнза, и ее обморок вечером двадцатого марта едва ли можно назвать нарушением общественного порядка – не больше чем в случае той дамы, которую вывели из этого самого зала десять минут назад. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что показания свидетелей подтвердят невиновность моей подзащитной, причем очень скоро. В ожидании этого благоприятного исхода, господин судья и многоуважаемые члены суда, дамы и джентльмены, я без колебаний передаю дело в честные руки служителей правосудия.