сродни проклятью. Особенно популярна эта теория была среди местных полли.

- Есть такое, - буркнул Муан, - Говорят, угольщиком становится тот, кто нарушал табу. Только, если хотите знать, очень уж эта кара жестокая.

- Насколько мне известно, королевские медики выявили возбудителя этой болезни, - продолжил мистер Беллигейл, - Но вот принцип его передачи до сегодняшнего дня остается тайной. Как проказа. К некоторым липнет, а некоторых обходит стороной.

- Болезнь, значит, - протянул Герти, пытаясь не отстать от мысли, - И каковы у нее симптомы?

В этот раз на него с удивлением взглянули оба спутника, и мистер Беллигейл и Муан.

- Симптомы очень просты, полковник, трудно спутать. Человек сгорает заживо.

- Ну конечно… Ужасный жар, лихорадка…

- Нет, - мистер Беллигейл улыбнулся одной стороной рта, отчего Герти ощутил противнейший зуд, точно сидел не на обтянутом кожей кресле, а на термитнике, полном голодных и злых насекомых, - Они и в самом деле сгорают. Кто за пару лет, те, говорят, легко отделались. Некоторые горят гораздо дольше. Десять лет, двадцать…

- Слышал я об одном угольщике, который дожил до пятидесяти, - Муан почесал пятерней свой подковообразный подбородок, - Говорят, он был похож на тлеющее бревно, которое вытащили из костра. Где он шел, оставалась дорожка из пепла. А если ступал на палас или ковер, то сразу можно было выкидывать. Даже на половицах подпалины оставлял, вот как…

- Домыслы, - возразил второй заместитель равнодушно, - К тому моменту он давно был бы мертв. Тело сдалось бы гораздо раньше. Поражение внутренних органов, отказ почек, болевой шок, наконец…

- Они… горят? – Герти порадовался тому, что не видит в зеркале локомобиля собственного лица. В эту минуту, должно быть, на нем застыло довольно глупое выражение.

- Не так, как чучела на пятое ноября[3]. Скорее, тлеют. В любом случае, зрелище не из приятных. Уверяю, увидев вблизи угольщика, вы надолго забудете про хорошо прожаренный бифштекс.

Герти ощутил легкую дурноту, хотя его желудок уже несколько часов был пуст. Едкая отрыжка невыносимо отдавала жасмином.

- Как это возможно?

- Сложный химический процесс, спонтанное окисление в жировых тканях. В человеке ведь немало жира, полковник. Меньше, чем в свече, но все же. Этот жир становится пищей для огня. Ну а сам человек исполняет роль своеобразного фитиля.

- Сгорание заживо? – недоверчиво спросил Герти.

- Растянутое на годы. Впрочем, тут уж кому как повезет. Говорят, зависит от конституции и обмена веществ. Некоторые сгорают как порох, в считанные месяцы. Это везунчики. Другие могут годами тлеть.

- Но ведь это… ужасно!

- Надо полагать. Ощущения тела, которое выжигают раскаленными углями до тех пор, пока оно само не станет золой, едва ли возможно описать. Достаточно будет сказать, что девять десятых угольщиков имеют обыкновение кончать жизнь самоубийством. И самых безболезненных способов они, как правило, не ищут. К тому моменту, когда диагноз становится ясен, они и так полумертвы от постоянной боли.

- И нет никаких лекарств от этой ужасной болезни?

- К сожалению. Хотя многие производили изыскания в этом направлении. Специальные мази для изоляции очагов возгорания от воздуха, солевые впрыскивания, асбестовые повязки… Одно время перспективным считались морские ванны, они, по крайней мере, позволяли замедлить процесс и немного смягчить боль. Но панацеей они не стали. Угольщики обречены на недолгую жизнь, исполненную мучительной боли. По сути, вся их жизнь и является одним растянутым, как тело на дыбе, периодом невыносимой боли, куда более страшной, чем у раковых больных или умирающих от воспаления ран солдат. Они пытаются глушить эту боль опиумом, рыбой, прочими способами, но все это дает им лишь небольшую передышку. Еще несколько дней, недель или месяцев мучений. Теперь вы понимаете, кто такие угольщики?

В горьком выхлопе локомобиля Герти почудился смрад горелого мяса. Столь явственный, что он едва поборол позыв перегнуться через борт, как поступают мучимые морской болезнью пассажиры корабля.

- Несчастные бедняги, - только и выдавил он.

Мистер Беллигейл неодобрительно покосился на него.

- Не поддавайтесь тому же заблуждению, которое совершают наши святые отцы, полковник, - сказал он, - Не причисляйте их заочно к сонму мучеников только лишь за то, что их страдания несоизмеримы. Поверьте человеку, который отдал службе в Канцелярии много лет, никогда еще страдания, будь то страдания души или страдания тела, не облагораживали человека. Скорее, напротив. Страдания обладают способностью обнажать в человеке все самое плохое и скверное. Никогда не доверяйте раскаявшемуся каторжнику или искалеченному убийце. Их смирение объясняется лишь тем, что не в их власти причинить вам те боль и унижение, через которые пришлось пройти им самим.

Герти не улыбалось выслушивать всю дорогу рассуждения обычно молчаливого заместителя секретаря о свойствах человеческой души. Отчасти из-за того, что это походило на рассуждение могильщика о цветах. Отчасти из-за того, что сейчас его интересовало совсем другое.

- Так что на счет угольщиков? – напомнил он, - Я уже понял, что горячей любовью они не пользуются.

Сказав это, Герти чуть не прикусил себе язык. С учетом того, что он только что узнал об угольщиках, каламбур получился самого неприятного свойства. Но мистер Беллигейл, кажется, этого не заметил.

- Кому их любить? – усмехнулся он, - Это парии, отверженные, что-то сродни касте неприкасаемых в Индии. Даже упоминать их в разговоре считается дурным тоном.

- Но почему?

Локомобиль мягко остановился на перекрестке, пропуская переходящих дорогу пешеходов. Среди них выделялся долговязый и похожий на торшер автоматон с бессмысленно-дружелюбным выражением лица, деловито несущий ящик вина. У самого тротуара он споткнулся и выронил свою ношу. Жалобно зазвенело битое стекло, по брусчатке разлились маслянистые винные лужи. Немало не смутившись, автоматон подобрал ящик, заботливо протер его металлической ладонью и пошел по своим делам, не обращая внимания на хрустящее под ногами стекло. Видимо, он полагал бутылки несущественным дополнением к главной своей ноше.

- Могу предложить вам философский вариант, - сказал мистер Беллигейл, разглядывавший автоматон, удаляющийся с сознанием выполненного долга, - Мы, люди, крайне болезненно относимся к напоминанием о нашей хрупкой и болезненной человеческой природе. Мы не любим боли и страданий, а когда причиняем их, заблаговременно находим оправдания самого невинного толка. Ну а угольщики являют собой живое воплощение подобных страданий. Ладно, я вижу, что подобный подход вам чужд, полковник. Скажем так, у нелюбви к угольщикам есть три причины. Первая…