– Как дела? Сколько же мы не виделись? Мне кажется, целую вечность.

– Четыре дня.

– Слишком много.

– Я кое-что принесла. – Она идет на кухню и вскоре возвращается с двумя бокалами. – Я взяла французский грушевый сидр, пуаре. Попробуй, какой он вкусный. Я попробовала его на вечеринке и пришла от него в безумный восторг.

Она передает мне бокал.

Она попробовала его на вечеринке. Она была где-то в другом месте. Она будет бывать в других местах. Без меня.

Баби смотрит на меня и улыбается. Потом она поднимает бокал и говорит:

– За наше счастье, каким бы оно ни было…

Она чокается со мной и быстро выпивает бокал до дна, смакуя напиток с закрытыми глазами. Я пью медленней. Только теперь я могу рассмотреть ее лучше. На ней просторные темные брюки с ремнем на талии, очень элегантные остроконечные туфли и белая рубашка с маленькими пуговками до самого горла. Воротничок у нее большой, рукава длинные, с широкими, плотно прилегающими к запястью манжетами. Баби замечает, что я на нее смотрю.

– Тебе нравится? Я купила ее вчера в фирменном магазине «Макс Мара».

А я думаю: «Да как же так, она мне все эти дни говорила, что занята. Но чем? Хождением по магазинам? На вечеринки?»

Потом Баби ставит бокал.

– Мне бы хотелось не расплакаться, Стэп, но, думаю, у меня это не получится. Мне бы хотелось тебе сказать, что я с кем-то познакомилась, но это будет неправдой, к тому же тогда я снова бесцельно тебя обижу. Я всегда буду твоей, и этого тебе должно быть достаточно. Прошу тебя, больше ни о чем меня не спрашивай, дай мне уйти так. Самую большую любовь, которую только можно испытывать к человеку, доказывают тем, что приносят ему радость и думают о его счастье прежде, чем о собственном. Думаю, что теперь ты должен строить свою жизнь. Может, ты хотел бы мне сказать именно это, но у тебя не хватает смелости. Мы ошиблись со временем, я ошиблась, но я не хочу ошибаться и дальше. Мне бы хотелось, чтобы ты был идеальным отцом для своей дочери и всегда оставался со своей женой. Мне даже и говорить об этом больно. Для меня будешь существовать только ты, всегда, и на этот раз, к сожалению, я в этом абсолютно уверена.

Тогда я ставлю бокал и привлекаю ее к себе. Нежно ее целую, и мне кажется, что это самый прекрасный наш поцелуй из всех. Крепко прижимаю ее к себе и хочу ее больше всего на свете. Но тут я чувствую, что она останавливается и начинает молча плакать и как будто шепчет: «Прошу тебя, отпусти меня. Если ты меня поцелуешь еще хоть раз, то я останусь навсегда».

Тогда мои руки опускаются, и она уже свободна. Она проходит мимо меня, берет со стула сумочку, и я слышу, как она уходит. Слышу, как закрывается дверь. Слышу, как вызывает лифт. Слышу ее быстрые шаги по лестнице. Она не хочет ждать. Может быть, думает, что я могу открыть эту дверь и побежать за ней. Или, может, она ничего не думает, а только хочет убежать от нас. Я стою посреди гостиной, и внезапно меня охватывает оглушительная тишина. Как же одиноко в этой квартире после всего, что здесь было, – смеха, поцелуев, страсти. После любви, которая здесь обитала, но больше уже не живет. Я начинаю расхаживать по квартире, рассматривать вещи, которые мы подбирали вместе: книги, бокалы, штопор, светильники. Разбросанные кусочки внезапно разрушенной любви. Баби больше нет. Не могу в это поверить. Я думал, что, в конце концов, не произнесу ни одного из всех этих слов, не выберу ни одного из них, чтобы по-прежнему жить нашей любовью. В конце концов, я бы согласился остаться половинчатым, но совершенно, полностью, счастливым. Но вместо меня это сказала она, она сорвала слова с моих губ, оказалась смелее меня. А потом, войдя в комнату, я нахожу на кровати сюрприз. Это альбом, точь-в-точь такой же, как тот, какой она велела доставить мне в офис, с запиской. «Я думала продолжать… Жаль». Я его открываю и немею. Там другие фотографии, снятые тайком, – снимки тех многочисленных мгновений, которые мы провели вместе, я и она, я и Массимо, мы втроем. В парке, на велосипеде; в те дни, когда я ходил с ней забирать его из школы. Все эти распечатанные со смартфона фотографии рассказывают о прекраснейших мгновениях, прожитых нами за эти месяцы. И прямо тут, почти для того, чтобы призвать меня к порядку, чтобы напомнить мне о взятых на себя обязательствах, звонит мобильник. Это Джин.

– Что делаешь, любимый? Сегодня вечером ты вернешься к ужину или нет?

– Да, скоро я буду дома.

– А ты знаешь, что сегодня Аврора все время смеялась? Ты даже не представляешь, какая она красивая. Спасибо за подарок, который ты мне сделал, любимый.

– Да, я счастлив. Жду не дождусь, когда вас увижу.

Я заканчиваю разговор, кладу новый альбом рядом с другим и закрываю дверь квартиры в мансарде на улице Борго Пио. Когда делаешь выбор, то самое ужасное – это то, что происходит потом, когда думаешь, что ты во всем ошибся.

Каждое мгновение следующих дней я занимаюсь тем, что пытаюсь заставить себя отвлечься. Я возвращаюсь в тренажерный зал, молча тренируюсь, немного бегаю на беговой дорожке, чтобы восстановить дыхание. Рассеянно смотрю, что происходит в зале вокруг меня. Несколько женщин всех возрастов пытаются выдерживать ритм, который им задает веселая женщина-тренер. Кому-то удается, кому-то – чуть меньше, но в каждой из них я пытаюсь увидеть Баби. Стрижка, улыбка, кожа, сережки, рука, рот, разрез глаз, подбородок… В них я отчаянно, как маньяк, как извращенец, окаянное чудовище Франкенштейна, ищу что-то от нее, что бы могло меня успокоить. Но нет ничего, что бы меня умиротворило. Мне нужно снова начать приводить в порядок сознание; я не должен возвращаться к этой мысли, к этому прекрасному, постоянному наваждению. И, в довершение ко всему, из колонок тренажерного зала, передающих музыку радиостанции «Радиопередачи Ломбардии», предательски звучит песня Баттисти: «Без тебя, уже без корней, сколько дней впереди, и все их придется провести…» Я улыбаюсь, но я просто разбит. В этой песне нет ни одной строчки, которая не насмехалась бы над тем, что со мной творится; она словно надо мной подшучивает: «Не было выхода, но я поступил правильно». Это похоже на отговорки, которые человек повторяет нарочно, только для того, чтобы убедить себя, хотя отлично знает, что это неправда. И, действительно, сразу же после этих слов идут другие: «Но почему сейчас без тебя я чувствую себя, как пустой мешок, как брошенная вещь…» А название песни – настоящая программа действий: «Гордость и достоинство». В такие моменты действительно ценишь силу воли, если удается держаться «подальше от телефона, а не то…» Я заканчиваю тренировку, иду в раздевалку. Я не могу лгать самому себе: первое, что я делаю, – это открываю шкафчик и смотрю на мобильный. Проверяю, звонила ли мне она, отправляла ли сообщение. Сообщений несколько, но ни одного – от нее. Пытаюсь проверить, ловит ли мобильник, не пришли ли мне сообщения до того, как я положил его в шкафчик. Может, она меня искала, писала мне, но я был вне зоны доступа. Нет, делать нечего, даже последняя моя, самая слабая, надежда растаяла. Любой, кто захотел бы со мной связаться, сделал бы это без всяких проблем. И только иногда, за работой, мне удается, всего на несколько мгновений, отвлечься.