глазах за оскорбление, наносимое лично ей. На некоторых лицах, не закрытых масками, замечались испуг и что-то вроде раскаяния.

Самые разнообразные чувства выражало лицо Реджинальда Тревора, также, разумеется, арестованного. И это было неудивительно: быть может, во всю жизнь этому человеку не пришлось пережить столько волнений, сколько он пережил в этот вечер. Муки ревности к двоюродному брату; торжество вследствие уверенности в том, что Вега его любит; наступившее вслед за тем горькое разочарование и, наконец, унижение быть арестованным тем же двоюродным братом.

К чести Юстеса нужно сказать, что ему вовсе не хотелось добивать своего родственника, хотя тот и был его противником. Напротив, он от души жалел старшего кузена, в особенности после той радостной для него вести, которую услышал всего за несколько минут перед тем от сэра Ричарда. Но нужно было повиноваться приказанию начальства. С румянцем смущения на своем красивом лице молодой человек подошел к Реджинальду и тихо сказал ему:

— Реджинальд, мне дан приказ отвести тебя в Замок.

Во избежание дальнейших разговоров он поспешно отвернулся и знаком приказал Робу Уайльду позаботиться о дальнейшем. Гигант подошел к Реджинальду и насмешливо проговорил:

— Пожалуйте за мной, капитан. Нам недалеко идти, гораздо ближе, чем вы меня вели из Кэтсхилля в Лидией.

Роялист понял насмешку грубого форестера, понял с острою болью в душе и взгляд Веги Поуэль, смотревшей на него из окна своей комнаты. Он уже в третий раз видел ее там, и все с тем же почти выражением снисходительной жалости на лице и в прекрасных голубых глазах. Однако, встряхнувшись и проведя рукою по лбу и лицу, как бы желая прогнать что-то надоедливое, Реджинальд с горделивым видом поднял голову и бодро пошел вслед за сержантом.

Совсем другим взглядом обменялась Вега с Юстесом, когда тот снизу посылал ей прощальный привет. Они теперь знали, что неизменно любят друг друга, а остальное было лишь вопросом времени и обстоятельств. Охранявшие их добрые гении успокоили обоих…

Сэр Вильям Уоллер недолго оставался в Бристоле — он пробыл там лишь столько времени, чтобы дать отдохнуть измученным людям и лошадям, да немного оправиться и самому от своих многочисленных, но не опасных ран. Он был не из тех людей, которые любят торчать без дела в осажденном городе, каким Бристоль обещал сделаться в ближайшем будущем. Открытое поле, а не замкнутая крепость — вот что было ареной, достойной деятельной натуры Уоллера. Хотя и потерпевший жестокое поражение, лишенный всей своей армии, этот сильный духом человек не поддался, однако, унынию. Разбита одна армия, он соберет другую. Поэтому он быстро снова покинул Бристоль. За ним последовал и Гессельриг. Они взяли с собой своих любимых «лобстеров», какие только уцелели и могли еще держаться на лошадях с оружием в руках.

Уоллер направлялся в Лондон. При таком слабом конвое это было очень рискованным предприятием, так как вся провинция была наводнена отрядами торжествующего врага. Но сообразительность и ловкость Уоллера помогли ему благополучно добраться до столицы, для чего он должен был делать большие обходы по самим глухим дорогам.

Между тем вскоре после выступления Уоллера из города бристольцы могли полюбоваться наездом к их стенам новых гостей — передовых отрядов победоносной роялистской армии. Все западные графства находились уже во власти этой армии. Только в Глостере и Бристоле оставались еще порядочные гарнизоны, верные парламенту. Роялисты намеревались овладеть и этими городами. Вопрос сводился теперь к одному: который из них подвергнется первым натиску роялистов.

Глостер был уже под угрозой, но местному губернатору удалось на время ее отвести. Поэтому предполагалось, что роялисты набросятся теперь на Бристоль, а потом, взяв его, вновь попытаются овладеть и Глостером. Бристоль был богаче и важнее по своему положению, следовательно, захват его обещал роялистам больше выгод. И действительно, к стенам Бристоля уже подступал Байрон с порядочным передовым отрядом легкой конницы. За ним тянулись и другие войска: из Ленсдоуна шли отряды Гертфорда и Мориса, а со стороны Оксфорда показались ряды наемных войск Руперта, от которых несло гарью сожженного ими Чельгрова, где благодаря предательству одного изменника пролита была целыми потоками кровь лучших патриотов.

С чисто сатанинским буйным весельем эти многочисленные отряды носились вокруг бристольских стен, подобно пернатым хищникам, кружащимся над добычей. Они видели, что укрепления города не настолько сильны, чтобы долго противостоять дружному натиску, и знали, что и гарнизон довольно слаб. Мы уже говорили, что после первой своей побывки в Бристоле Уоллер вывел оттуда значительную часть его защитников, которые почти все и полегли в битвах с роялистами и их наемниками.

— Тут нечего и раздумывать, — сказал Руперт. — Нужно прямо начать штурм. Город сразу же будет взят.

Вечером роялисты окружили город, а рано утром следующего дня начали штурмовать его и действительно сразу ворвались в него. Это им удалось на глостерской стороне, где снаружи действовал принц Руперт, а внутри ему косвенно помогал изменник Ленгриш бок о бок со слабым в военных делах Финсом. Испугавшись на первых же порах, бывший стряпчий решил впустить неприятеля без дальнейшего боя. Роялистам даже не пришлось перешагнуть через его тело. Хвастливые высокопарные слова хорошего законоведа, но никуда не годного военачальника так и остались одними словами, когда дошло до дела. Хотя он и пережил этот грустный день, но меча в защиту народа ему больше уже не было доверено.

Между тем на другой стороне Бристоля дело шло иначе; там защитники были другого рода. Сэр Ричард Уольвейн со своими форестерцами и Бэрч со своими «мостовиками» стойко держались против Гертфорда и принца Мориса, храбро отражая все атаки. Но — увы! — все оказалось напрасным. Не понадобилась и пылкая отвага рыцаря-солдата. Когда победа стала клониться на сторону защитников города, вдруг раздался сигнал, оповещавший о том, что кто-то хочет приступить к переговорам. Обернувшись, сэр Ричард и его волонтеры увидели белый флаг, развевавшийся на одной из замковых башен. Что бы это значило? Нападение успешно отражается, Бристоль цел — к чему же переговоры? Уж не измена ли?

Бэрч сразу подумал, что это измена, только не со стороны Финса. Губернатор мог малодушно оробеть, но не изменить, значит, изменил Ленгриш. Так думал Бэрч, и, как потом оказалось, он не ошибся. Когда он хотел сообщить