к нему, уже равнодушному к жизни, должна прийти смерть. Однако бог возложил на него не это наказание, но наслал на все члены тела невыносимые, ужасные страдания, так что ни одной своей частью он не мог пошевелить без крайнего напряжения. Тогда-то он сообщил о случившемся друзьям и по их совету прибыл в сенат. Так вот, во время рассказа об этом ему стало казаться, что он понемногу избавляется от болей, и когда он все изложил, то, встав с носилок и громко призвав бога, ушел домой через город здоровым на собственных ногах.

LXIX. Сенат же преисполнился страха, и все остолбенели, будучи не в состоянии объяснить, что было сказано богом и, в конце концов, что за плясун, шедший впереди процессии, показался ему негодным. Затем кто-то из них, вспомнив один случай, рассказывает его, и все засвидетельствовали его истинность. А было вот что. Римский гражданин, не безвестный, передав своего раба сотоварищам по рабству увести для наказания смертью, чтобы наказание раба стало непременно видно всем, повелел тащить его, бичуя, через Форум и все другие известные места города, предшествуя процессии, которую в тот момент город устраивал в честь бога. 2. Те же, кто вел раба на казнь, вытянув обе его руки и привязав их к колодке, тянувшейся вдоль груди и плечей вплоть до запястьев, следовали за ним, хлеща бичами по голому телу. А он, одолеваемый такой мукой, издавал зловещие вопли, которые порождала боль, и под ударами совершал безобразные движения. Все признали, что именно он и есть указываемый богом негодный танцор[826].

LXX. Поскольку же я дошел до этой части своего повествования, то полагаю, что не следует обойти вниманием обряды, исполняемые римлянами по поводу данного праздника, — не для того, чтобы рассказ у меня стал привлекательнее, обретя театральные дополнения и поцветистее описания, но чтобы доказать одно из важных утверждений, а именно, что народы, совместно основавшие город римлян, были эллинами, переселившимися из самых известных мест, а не варварами и бродягами, как считают некоторые. 2. Ведь я обещал в конце первой книги[827], которую я написал об их происхождении и издал, подтвердить многочисленными свидетельствами это утверждение, приводя в доказательство их старинные обычаи, законы и нравы, которые они сохраняют вплоть до моего времени такими, какими получили от предков. Я не считаю, что тем, кто записывает древние местные истории, достаточно изложить их в заслуживающей доверия манере в том виде, как они узнали их от местных жителей, но думаю, что и этим историям требуются многочисленные неоспоримые подтверждения, если они должны выглядеть достоверными. 3. Среди них, убежден я, первыми и наиглавнейшими из всех доказательств являются обряды, совершаемые в каждом городе при установленном предками почитании богов и божеств. Ведь именно их в течение самого длительного времени сохраняют и Эллада, и варварский мир и считают недопустимым вносить сюда какие-либо новшества, удерживаемые страхом перед божественным гневом. 4. Особенно же это изведали варвары по многим причинам, излагать которые в настоящий момент незачем, и никакой ход времени до сих пор не склонил их забыть или нарушить что-нибудь касающееся священнодействий богов, — ни египтян, ни ливийцев, ни галлов, ни скифов, ни индийцев и никакой другой варварский народ вообще, разве только некоторые, оказавшись когда-то под чужой властью, были вынуждены перенять обычаи завоевателей. Однако римскому государству ни разу не пришлось испытать такого рода судьбу, напротив, оно само устанавливает всегда законы для других. 5. Итак, если бы их происхождение было варварским, то сами они были бы весьма далеки от забвения отеческих священнодействий и своих традиций, благодаря которым достигли столь великого процветания, что даже у всех прочих народов, которыми они правили, успешно ввели почитание богов по их собственным, римским, обычаям. И ничто не помешало бы варваризации римлянами всего эллинского мира, который уже седьмое поколение[828] находится под их властью, если бы они действительно были варварами.

LXXI. Конечно, другой бы решил, что и сами совершаемые ныне в городе обряды дают достаточно немаловажных указаний на древние нравы. Но чтобы кто-нибудь не счел это обоснование слабым в силу того неправдоподобного предположения, что, захватив весь эллинский мир, римляне охотно переняли бы лучшие обычаи, отвернувшись от своих собственных, я приведу свидетельство из того времени, когда они еще не имели верховенства над Элладой и даже господства над какой-либо другой заморской территорией, используя авторитет Квинта Фабия[829] и ни в каком ином ручательстве более не нуждаясь, — ведь он самый древний автор из написавших о римской истории и приводит доказательства не только из числа того, что услышал от кого-то, но также из того, что сам знал.

2. Так вот, этот праздник римский сенат постановил проводить, как и раньше я говорил, в соответствии с обетами, принесенными диктатором Авлом Постумием, когда он собирался вступить в сражение с отпавшими латинскими городами, пытавшимися вернуть к власти Тарквиния[830]. А тратить ежегодно на жертвоприношения и состязания сенат назначил пятьсот мин серебра[831], и столько расходовали на праздник вплоть до Пунической войны. 3. Итак, в эти священные дни много иного происходило по эллинским обычаям — и относительно всенародных празднеств, и приема чужеземцев, и прекращения военных действий, рассказывать о чем было бы долгим делом, — но также и то, что касается торжественного шествия и жертвоприношения, и то, что относится к соревнованиям (достаточно ведь перечислить из этого хотя бы неупомянутое), а именно вот что:

LXXII. Прежде чем начать состязания, те, кто имел высшую власть, устраивали богам процессию, ведя ее от Капитолия и через Форум к Великому цирку[832]. А во главе процессии первыми шли сыновья римлян, близкие к возмужалости и имеющие возраст, позволяющий участвовать в шествии, — на конях те, чьи отцы обладали цензом всадников, и пешими, кому надлежало служить в пехоте, одни по турмам[833] и центуриям, а другие по имущественным разрядам и группам, словно отправляясь в школу, — чтобы чужеземцам стал виден цвет государства, что должен возмужать, каков он был, его численность и красота. 2. За ними следовали возницы, погонявшие четырехконные и двуконные колесницы, а также незапряженных лошадей. После них — участники состязаний в легкой и тяжелой атлетике, обнажив все тело, но закрыв чресла. Этот обычай продолжал сохраняться в Риме и до моего времени, подобно тому как первоначально происходило у эллинов, но в Элладе он был упразднен, и упразднили его лакедемоняне. 3. Ведь первым, кто решился обнажить тело и голым