боя на какое-то время заволокло настолько густым дымом, что видно было едва ли на сажень, да и дышать стало трудно. Увидев это, Бюстов довольно кивнул, и несколькими точными командами навел порядок в наступающей пехоте. Еще полчаса или час, и московиты были бы у стен крепости, но этого времени ордынцы им не дали: раздался гул, по сравнению с которым прежние крики и вой буджакцев и черкесов казались криком чайки перед шумом волны, и выдвинувшихся вперед рейтар смела волна всадников на мохнатых низеньких лошадках и в подбитых мехом шапках. Татары, вопреки всем ожиданиям начали, хотя и небольшими кучками, выскакивать из лесу и бить прямо в тыл идущим на приступ солдатским ротам. Увидев это, стрельцы развернулись было обратно, чтобы поддержать драгун и рейтар, но перед их строем выскочил капитан Бунаков, который стал, размахивая саблей, гнать их обратно на приступ, а когда стрельцы нехотя двинулись обратно к стенам, Демид Карпович побежал с громким криком обратно к своей шквадроне. Полковник Бюстов, глядя на происходящее, покачал головой, сплюнул, и выругался, кажется, московским обычаем, после чего велел барабанщикам играть команду "Вперед без промедления".

Глава 4

Перед началом битвы, еще до рассвета, атаман Чорный разослал по всем окрестностям разведчиков, которые должны были доносить ему, как разворачивается сражение, и он едва ли не раньше воеводы Шереметьева узнал и о гибели дворянской конницы, и о вылазке поляков, а уж про сам приступ атаман знал все, вплоть до самых мелочей. Чорный, стараясь скрыть волнение, расхаживал взад и вперед вдоль небольшого рва, которым запорожцы окружили лагерь. Подчиненные атамана знали, что когда он пребывает в таком задумчивом и погруженном в себя состоянии, его лучше не беспокоить, и держались поодаль. Наконец, словно приняв какое-то решение, Чорный направился к стоявшим под березой казакам, но подошел почему-то не к одному из сотников, а к сидевшему в стороне Пуховецкому. Иван был раздражен поведением атамана и считал, что казакам давным-давно пора было вмешаться в бой и поддержать московитов, но, как и другие товарищи, заговорить с Чорным не решался.

– Твое царское величество! Уходить надо.

– Твое добродие! Да как же это…

– Как-как. Ты когда-нибудь слыхал, чтобы москали ляхов побили? И я такого не слыхал. Вот и сейчас этого не будет. Если бы еще не татары…

– Так ведь если мы сейчас ударим с ними вместе – возьмем ведь крепость, еле-еле ведь ляхи держатся.

Атаман скривил губы и грустно покачал головой.

– Нет, Ваня. Мало чего на свете товарищество славное низовое не умеет, но вот крепости брать – не наше дело. Там особенно умение нужно, а не число. От того, что вместе с москаликами и мы под той стеной поляжем – никому никакой корысти. А тут еще у поганых Бог знает, что на уме… Глядишь, москалей им мало покажется, они и нами решат поживиться. Так что, Ваня, я сейчас сотникам велю собирать рыцарство к отходу, а ты бы, твое царское величество, над холопом твоим Ванькой смилостивился, и мне не мешал, а то я твой горячий нрав знаю.

– Нет, атаман, твоя воля, а так нельзя. Если бы еще не пришли мы сюда, можно было бы и не вмешиваться, а так – все равно, что с поля боя бежать. Не по-казацки это.

– Ну, что по-казацки, а что – нет, это ты, Ваня, меня не учи. Я потому и пробыл кошевым атаманом бессменно больше дюжины лет, что всегда чувствую, когда по-казацки будет в драку лезть, а когда по-казацки будет уйти потихоньку. Поэтому и битвы ни одной не проиграл за эти годы – про что ты, царское величество, не хуже других знаешь. Так что, ты, Ваня, не дури, а иди-ка лучше пожитки собирай.

Пуховецкий метнул на атамана очень не понравившийся тому взгляд, и молча отошел, однако не стал собирать пожитки, а направился к курившим неподалеку Неровному, Черепахе и Ильяшу.

– Паны-браты! Не пора ли и нам трубки в сторону отложить, и в бой идти? Не засиделись ли?

Все трое, одновременно поворачивая головы, бросили недоуменные взгляды сначала на Ивана, затем на Чорного, и снова на Ивана. Неровный, как обычно, первым стал соображать, в чем дело.

– Иван, а что же атаман? Не ты ведь в бой нас поведешь?

– Атаман? А к чему нам атаман, если он сбежать решил? Скажите лучше – вы со мной?

Все трое, каждый по своему, уклонились от прямого ответа. Черепаха уставился в землю и густо покраснел, Неровный улыбался и качал головой, выигрывая время, чтобы подобрать слова, которые убедили бы Ивана, а карагот схватил Пуховецкого за рукав и быстро что-то затараторил.

– Ну, хорошо же! – бросил Иван, и устремился на небольшую площадь в середине лагеря на которой, по образцу Сечи, собирались обычно казаки.

***

Положение московского войска становилось все сложнее. Орудия по-прежнему не могли проломить стену, а ускоренное наступление, как и предсказывал Бюстов, привело только к большим жертвам, и почти уже захлебнулось – а приблизиться к крепости русским удалось лишь немногим больше, чем если бы они двигались с прежней скоростью. Наиболее смелые солдаты и урядники, шедшие впереди своих рот и ведшие их за собой, были уже в основном убиты или ранены, а оставшиеся, и без того менее решительные, видя судьбу смельчаков все больше теряли боевой дух и начинали медлить. Драгунам и рейтарам все тяжелее становилось сдерживать татар, да и отчаянная их борьба все более теряла смысл из-за того, что ордынцы успешно обходили их с фланга, и большой отряд кочевников уже собирался в самом тылу ведущих приступ солдат и стрельцов. Татары не торопились нападать, ожидая, пока мимо поредевших цепей драгун просочиться еще больше их товарищей, и можно будет атаковать русских, имея полное преимущество в численности. Глядя на это, капитан Бунаков решил, что единственная надежда заставить ордынцев отступить, и дать тем самым еще хоть немного времени штурмующим, это неожиданно и свирепо атаковать их, заставив ближайшие отряды откатиться назад, а пробравшихся в тыл – вернуться на помощь товарищам. Старый майор, прослуживший в царском войске больше четверти века, давно уже отвык думать о смерти и принимать возможность ее в расчет, собираясь действовать. Когда-то, по молодости, Демиду Карповичу, как и любому другому, хотелось пожить подольше, и ему иногда приходилось не без труда преодолевать свой страх перед сражениями. Прошло время, и Бунаков стал удивляться, почему смерть все эти годы так упорно обходит его стороной, хотя иных