Великан оттолкнул Хасика, завопил и схватился за голову.

– Что, напросился? – со смехом произнес евнух, подняв оторванное ухо. – Теперь ты и правда глухонемой!

Впервые за все время озлившись, Глухой ринулся в бой. Его удары свалили бы и верблюда, но Хасик их с легкостью отбивал. Подскочив ближе, он пнул Глухого в живот. Тот отлетел и врезался в центральный шест шатра, сломав его и обрушив крышу.

Скрипнув зубами, Аббан со всей посильной скоростью направился к выходу. Один шажок. Два. Но этого было мало, и вот Хасик выбрался из-под холстины.

– Держись за мной, – сказал Аббан, поймав Фахки за руку и убрав с пути Хасика. – Ему нужен я.

– Я не дам ему… – начал Фахки, подавшись обратно, чтобы заслонить отца.

– Не будь болваном! – оборвал его Аббан. – Ты ему не ровня!

– Отца надо слушаться. – Хасик продолжал улыбаться. – Беги и предоставь его инэвере. – Он быстро глянул на копье Фахки. – Иначе я отымею тебя твоим же копьем.

– Как Шар’Дама Ка – тебя самого? – уточнил Аббан.

Улыбка слетела с лица Хасика, и Аббан вскинул костыль с навершием-верблюдом. Из кончика выскочило шестидюймовое электрумное жало. Оно было отравлено ядом туннельной гадюки – сильнейшим на свете.

Но резвость Хасика превысила все ожидания Аббана. Он ухватился за верблюжью ногу в основании костыля и отвел острие. Затем выдернул костыль из рук противника и сломал его о колено, тогда как сам хаффит растянулся на земле.

Завопив, Фахки сделал выпад копьем. Он сработал грамотно, но был мальчишкой, а Хасик – опытным и свирепым убийцей. Он отбил наконечник отравленной половиной костыля и врезал Фахки по колену. Юноша вскрикнул и, упав на оное, оперся на копье.

Хасик вышиб опору, затем пинками и ударами костыля перевернул Фахки и уложил его ничком.

Потом вонзил ему в зад электрумное жало. Яд подействовал быстро. Фахки неистово забился в судорогах, рот побелел от пены.

Хасик размеренным и величавым шагом подошел к Аббану. Он снова улыбался.

– Ты лишил меня уда, но я умею харить по-своему.

Полотно зашуршало, раздался монотонный рев, и Глухой, высвободившийся из-под рухнувшей крыши шатра, схватил Хасика за ноги.

Преимущество оказалось лишь временным. Руки Хасика остались свободны, и, как только оба упали, он ударил великана в глаза и шею костяшками пальцев. Затем, уже лежа сверху, продолжил бить, и Глухой наконец затих.

– Обратной дороги не будет, – предупредил Аббан, когда Хасик в последний раз встал. – Дамаджах тебя найдет. Твоя жизнь кончена.

– Жизнь? – рассмеялся Хасик. – Какая жизнь? У меня ничего нет, хаффит. Твоими стараниями. Ничего, кроме ежедневного унижения. – Он расплылся в улыбке. – Унижения – и моей мести.

– Тогда убей меня, и делу конец, – сказал Аббан.

Хасик со смехом занес кулак:

– Убить? О нет, хаффит, я тебя не убью.

334 П. В., зима

Наступление кончено, – оповестила священнослужителей Мелан. – Там была бойня.

Ашия смотрела на мужчин, которые заламывали руки и переминались на месте. Днем раньше пришло известие, что Джайан повел основную часть войск на Энджирс, тем самым намного превысив свои полномочия как шарум ка. С той минуты духовенство умоляло дама’тинг сделать расклад. Если Джайан преуспеет – а это казалось весьма вероятным, – то он почти наверняка посягнет на Трон черепов.

Дамаджах, утомленная их истерикой, удалилась к себе, чтобы погадать в одиночестве, оставив с мужчинами Мелан.

Укрывшаяся за черным покрывалом дама’тинг добавила театральности от себя, метнув светящиеся кости изувеченной правой рукой. Во дворце дама’тинг шептались, что самый первый, неудачный комплект костей ее заставили выставить на солнце и кисть прожгло глубоко. Мелан отрастила длинные ногти, и рука, изуродованная грубыми оплавленными рубцами, полностью уподобилась клешне алагай.

За утро непрекращающийся поток вопросов истощил кости, а новостей так и не было. Для новой попытки пришлось ждать заката.

Ашия была единственной женщиной в комнате, кроме дама’тинг, но никто не посмел возразить против ее присутствия. Этого все чаще требовал муж. Асом пребывал в неимоверном напряжении и последние дни был вынужден прибегать к поддержке жены. Он остался пуш’тингом, но после той ночи, когда они возлегли как супруги, Ашия питала надежду, что им удастся сохранить союз на Ала и не превратить свою жизнь в бездну Най.

– Ему это удалось? – высокомерно спросил Ашан. – Джайан взял Форт Энджирс?

Совет был закрытый, присутствовало только высшее духовенство. Ашан восседал на Троне черепов; у подножия стояли дамаджи и дама-сыновья Избавителя, они выстроились по обе стороны от Мелан, опустившейся на колени над гадальной тряпицей.

– Ничего удивительного, – презрительно усмехнулся дамаджи Ичах. – Чины слабы.

Мелан нагнулась ниже и склонила голову набок, изучая расклад:

– Нет. Даль’шарумы разбиты. Они отступают в полном составе. Первенец Избавителя мертв.

Повисло ошеломленное молчание. Никто из дамаджи не хотел, чтобы несдержанный юный Джайан так быстро одержал очередную крупную победу. Но альтернатива оказалась слишком ужасна. Даль’шарумы разбиты? Сын Избавителя умерщвлен? Чинами?

Победа за победой, одержанные под началом Шар’Дама Ка, породили в народе гордость, впервые за века – внеплеменную. А еще уверенность, что все племена – Эведжаны, избранные Эверамом, и инэвера такова, что чинов нужно согнуть и подчинить закону Эведжана.

Это был Шарак Сан, Дневная битва, которой предстояло объединить человечество для Шарак Ка.

Поражение казалось немыслимым.

– Ты уверена? – спросил Асом.

Мелан кивнула.

– Ты свободна, – сказал Асом, и дама’тинг, кивнув опять и убрав кости в мешочек для хора, начала складывать гадальную тряпицу.

– Постой, – велел Ашан. – У меня есть еще вопросы.

Мелан сложила материю и поднялась:

– Прошу простить, андрах, но Дамаджах приказала явиться к ней сразу, как только появятся новости.

Она повернулась, готовая уйти.

Услышав речь столь непочтительную, Ашан открыл рот, но Асом опередил его и встал перед троном:

– Дядя, позволь Мелан увидеться с моей матерью. Нам нужно обсудить вещи, которые не касаются дама’тинг.

Ашан озадаченно взглянул на него, и Асом поклонился:

– Прошу прощения, достопочтенный андрах, но до такого положения нас довело твое неудачное руководство. Если бы на троне сидел мой отец, Джайан бы не отважился на глупую атаку. Это откровенный знак того, что Эверам недоволен твоим правлением.