Когда в полдень к нему пришла адвокат, Хаас сказал, что присутствовал при убийстве касиков. Там все были, все, кто во двор могут выходить. А тюремщики наблюдали за этим из чего-то типа иллюминатора на верхнем этаже. Они даже фотографии делали. И никто за них не вступился. Их насадили на палки. Им разодрали очко. Это что, табуированные слова? — спросил Хаас. Чималь, главный, орал, умоляя, чтобы его убили. На него пять раз вылили воду, чтобы он снова пришел в чувство. Палачи отходили, чтобы охранники смогли сделать хорошие снимки. Они отходили и отодвигали зрителей. Я стоял не в первом ряду. Но все видел, потому что высокий. Странно, у меня даже не было позывов к рвоте. Странно, очень странно, я досмотрел казнь до конца. Палач лучился счастьем. Его зовут Айала. Ему помогал другой чувак, очень страшный на рожу — он мой сосед по камере, и зовут его Фарфан. Любовник Фарфана, некий Гомес, тоже во всем этом участвовал. Я не знаю, кто убил касиков, которых потом нашли в душе, но первую четверку грохнули Айала, Фарфан, Гомес и еще шестеро, которые держали жертв. Возможно, их было даже больше. Да, вычеркни шесть, напиши двенадцать. Все мы видели это поганство и ничего не сделали. А ты думаешь, сказала адвокат, что об этом не знают снаружи? Ах, Клаус, какой ты наивный. Я, похоже, просто дурак, сказал Хаас. Но если они знают, то почему не говорят? Потому что эти люди — они благоразумные, Клаус, сказала адвокат. А журналисты? — спросил Хаас. Эти вообще самые благоразумные, сказала адвокат. У них благоразумие — это источник дохода. То есть благоразумие — это деньги? — спросил Хаас. Вот теперь ты начал понимать, что к чему. А ты знаешь, за что убили касиков? Не знаю, ответил Хаас, только знаю, что их тут недолюбливали. Адвокат рассмеялась. Из-за денег, ответила она. Эти твари убили дочку богатого человека. Все остальное — чушь. Обычная болтовня.

В середине ноября в овраге Подеста нашли труп еще одной погибшей женщины. У нее были обнаружены множественные черепно-мозговые травмы, в том числе и открытые. Следы на теле указывали на то, что она сопротивлялась. Труп лежал со спущенными до колен штанами — все тут же предположили, что ее изнасиловали, однако мазок из влагалища показал, что это неверное предположение. Через пять дней покойную удалось идентифицировать. Звали ее Луиса Кардона Пардо, тридцати четырех лет, родом из штата Синалоа, где она занималась проституцией с шестнадцати. В Санта-Тереса она прожила четыре последних года и работала на фабрике «ЭМСА». Раньше Луиса трудилась официанткой и держала лоток с цветами в центре города. Конфликтов с полицией, судя по архивам, у нее не было. Она жила с подружкой в скромном домике, правда, со светом и водопроводом, в районе Ла-Пресьяда. Ее подруга, тоже работавшая на «ЭМСА», рассказала полиции, что Луиса поначалу хотела эмигрировать в Соединенные Штаты и даже завела знакомство с польеро, но в конце концов решила остаться в городе. Полиция допросила некоторых ее коллег по работе, а потом дело закрыли.

Через три дня после обнаружения трупа Луисы Кардоны в том же самом овраге Подеста нашли тело другой женщины. Патрульные Сантьяго Ордоньес и Олегарио Кура обнаружили труп. Что там делали Ордоньес и Кура? Да просто любопытствовали, объяснил Ордоньес. Позже он сказал, что они пошли, так как на этом настаивал Кура. Они патрулировали в тот день от района Эль-Сересаль и до района Лас-Кумбрес, но Лало Кура сказал, что хочет посмотреть на место, где нашли тело Луисы Кардоны, и Ордоньес, который был в тот день за рулем, не стал возражать. Они оставили патрульную машину у дальнего края оврага и спустились по очень крутой тропке. Овраг Подеста был не слишком велик. Пластиковые ленты, натянутые криминалистами, еще виднелись среди серых и желтых камней и зарослей кустов. Как показал Ордоньес, некоторое время Лало Кура занимался чем-то странным: он вроде как мерил землю и высоту склонов, то и дело посматривая в конец оврага и вычисляя, по какой траектории мог упасть сюда труп Луисы Кардоны. Через некоторое время, когда Ордоньес уже успел заскучать, Лало Кура заметил, что убийца или убийцы выбросили труп как раз для того, чтобы его как можно раньше нашли. Ордоньес возразил: мол, как это, здесь толпы народа отнюдь не шастают; но Лало Кура показал куда-то вверх по склону. Ордоньес поднял взгляд и увидел трех детей, или, точнее, одного подростка и двух детей, всех в шортах: они стояли и неотрывно смотрели вниз. Потом Лало Кура пошел к южной оконечности оврага, а Ордоньес остался сидеть на камне, покуривая и думая, что, наверное, надо было идти в пожарные, а не в полицейские. Затем, когда Лало уже скрылся из виду, Ордоньес услышал его свист и пошел на звук. Когда он дошел, то увидел — у ног Лало лежит тело женщины. На ней оставалось что-то похожее на блузку, разорванную по боку, и все тело было обнажено от талии и ниже. Как показал Ордоньес, Лало Кура стоял с очень странным выражением лица — не удивленным, а, скорее, даже счастливым. Как это счастливым? Он смеялся? Улыбался? — спросили его. Он не улыбался, сказал Ордоньес, он был как раз сосредоточен, гиперсосредоточен, словно бы находился не здесь, а в другое время, то есть в овраге, но в час, когда убили ту женщину. Когда Ордоньес пришел, Лало Кура сказал, чтобы тот не двигался. В руках у него был блокнот, а еще он вытащил карандаш и начал записывать все, что видел. У нее татуировка, сказал Лало Кура. Причем хорошо сделанная. Судя по позе, ей свернули шею. Но, скорее всего, до этого ее изнасиловали. Где у нее татуировка? — спросил Ордоньес. На левом бедре, услышал он ответ коллеги. Потом Лало Кура поднялся и принялся искать другие предметы одежды. Но нашел только старые газеты, ржавые банки, лопнувшие пластиковые пакеты. Здесь нет ее штанов, сказал он. Потом попросил Ордоньеса вернуться к машине и вызвать полицию. Рост жертвы — метр семьдесят два, волосы длинные и черные. Документов, удостоверяющих личность, на трупе не обнаружено. За трупом никто не явился. Дело быстро передали в архив.

Когда Эпифанио спросил, за каким чертом он отправился в овраг Подеста, Лало Кура ответил: потому что я полицейский. Да ты чертов молокосос, ответил ему Эпифанио, не лезь, куда не просят, дружище. Потом взял его за плечо, посмотрел в глаза и сказал, что хочет знать правду. Мне показалось странным, сказал