комнату Эрминии. Ей тоже выстрелили в затылок, сказал тот, когда Хуан подошел, но я не думаю, что это послужило причиной смерти. Тогда зачем стреляли? — спросил Хуан. На всякий случай. Пусть из дома выйдут все, кроме криминалистов, проорал Мартинес. Полицейские начали постепенно выходить. В гостиной двое низеньких чуваков с усталыми лицами искали отпечатки пальцев. Все вон, рявкнул Хуан. В кресле сидел Лино Ривера и читал журнал про бокс. Вот веревки, шеф, сказал один из полицейских. Спасибо, сказал Хуан, а теперь вали отсюда, дружище, здесь только криминалисты могут оставаться. Чувак, делавший фотографии, опустил фотоаппарат и подмигнул. А это все не кончается, да, Хуан? Не кончается, не кончается, ответил тот, упав на диван рядом с Лино Риверой и прикуривая. Ты, это, поспокойней, дружище, сказал судейский. Он не успел докурить сигарету — криминалист позвал его в комнату. Обеих изнасиловали, я бы сказал, несколько раз, в оба отверстия, хотя ту, что в ванне, похоже, что в три. Обеих пытали. В одном случае причина смерти ясна. В другом — нет. Завтра я тебе пришлю окончательные выводы. А сейчас — разгони всех на улице, мне их нужно перевезти в морг, сказал криминалист. Хуан вышел на улицу и сказал полицейскому, что сейчас будут переносить тела. На тротуаре толпились любопытные. Странно, подумал Хуан де Дьос, когда скорая уже исчезла по направлению к Патологоанатомическому институту, все, буквально за несколько секунд, все переменилось. Час спустя, когда появились Ортис Ребольедо и Анхель Фернандес, Хуан уже опрашивал соседей. Одни сказали, что в доме за номером 677 жила супружеская пара, другие — что там жили трое молодых людей, точнее, мужчина и двое мальчишек, которые только поспать туда приходили, а третьи — что там жил какой-то странный тип, который и полслова не сказал другим обитателям района и, бывало, пропадал на целые дни (словно работал не в Санта-Тереса), а иногда целыми днями не показывался из дома, смотря до самого позднего времени телевизор или слушая корридос и дансоны, а потом спал до полудня. Те, что уверяли следствие насчет супружеской пары, говорили, что у них был «комби» или похожий микроавтобус и что они вместе уезжали и вместе возвращались с работы. Что у них была за работа? Никто не знал, хотя один сказал, что, похоже, работали они официантами. Те, что рассказывали про мужчину с двумя мальчишками, думали, что у того был микроавтобус, наверное, как раз «комби». Те, что уверяли насчет странного типа, не смогли вспомнить, была у него машина или нет, хотя сказали, что к нему часто приезжали друзья и у тех точно была машина. В сухом остатке, кто, блядь, живет в этом доме? — спросил Ортис Ребольедо. Надо будет это расследовать, ответил ему Хуан, прежде чем уйти домой. На следующий день, когда уже было проведено вскрытие, судмедэксперт подтвердил свои первые догадки и добавил, что причиной смерти Эрминии стала не пуля в затылок, а остановка сердца. Бедняжка, сказал эксперт группе судейских, не выдержала пыток и издевательств. Вот так. Оружие — предположительно, пистолет «Смит энд Вессон» девятого калибра. Дом, где нашли трупы, принадлежал старушке, которая знать ни о чем не знала, то была пожилая дама из высшего общества Санта-Тереса, которая жила, сдавая внаем свою недвижимость, то есть бо`льшую часть соседских домов. Дом она сдавала через фирму своего внука — та занималась рекламой недвижимости. Согласно хранившимся у управляющего документам (в основном юридического характера), жильца дома 677 звали Хавьер Рамос и он переводил ежемесячную оплату через банк. Когда пришли в банк, оказалось, что этот Хавьер Рамос сделал несколько больших вкладов, позволявших оплатить по меньшей мере шесть месяцев аренды плюс счета за свет и воду, и с тех пор его никто не видел. Выяснилось также кое-что любопытное (во всяком случае, это надо было иметь в виду): Хуан де Дьос Мартинес узнал в Реестре прав собственности, что дома на улице, следующей за улицей Гарсия Эрреро, принадлежали — все до одного — Педро Ренхифо, а дома на улице Таблада, что шла параллельно Гарсия Эрреро, являлись собственностью некоего Лоренсо Хуана Инохоса, подставного лица наркоторговца Эстанислао Кампусано. Кроме того, вся недвижимость по улицам Ортенсия и Лисенсьядо Кабесас, параллельным улице Таблада, была зарегистрирована на имя мэра и некоторых его сыновей. И еще: два квартала к северу, дома и здания по улице Инхеньеро Гильермо Ортис принадлежали Пабло Негрете, брату Педро Негрете и достопочтенному ректору Университета Санта-Тереса. Как странно, подумал Хуан де Дьос. У кого-то лежат в доме трупы, он дрожит от страха. Потом трупы забирают, и он перестает дрожать. Вот Ренхифо, он замешан в этом преступлении? А Кампусано? Неужто и он влез в это по маковку? Ренхифо — хороший наркоторговец. Кампусано — плохой. Как странно, как странно, сказал себе Хуан. Никто не насилует и не убивает в собственном доме. Никто не насилует и не убивает рядом со своим домом. Разве что псих, который хочет, чтобы его поймали. Две ночи спустя после того, как нашли трупы девочек, в частном клубе рядом с полем для гольфа собрались мэр Санта-Тереса, лисенсьядо Хосе Рефухьо де лас Эрас, шеф полиции Педро Негрете и сеньоры Педро Ренхифо и Эстанислао Кампусано. Встреча продлилась до четырех утра, и в ходе нее были прояснены кое-какие вопросы. На следующий день вся полиция города, так сказать, бросилась на поиски Хавьера Рамоса. Даже в пустыне каждый камешек перевернули. Но, по правде говоря, они даже не сумели составить убедительный фоторобот подозреваемого.

В течение многих дней Хуан де Дьос Мартинес все думал и думал о четырех инфарктах, которые случились у Эрминии Норьеги до того, как она умерла. Иногда эти мысли приходили к нему за едой или за отправлением малой нужды в туалетах кафетериев или дешевых обеденных заведений, куда часто ходили судейские, или перед тем, как уснуть, прямо в момент, когда он хотел гасить свет, или за несколько секунд до того, как погасить свет, и, когда это случалось, он просто не мог погасить свет и тогда вставал с постели и подходил к окну и смотрел на улицу — вульгарную, некрасивую, пустынную, едва освещенную, и потом шел на кухню, кипятил воду и варил себе кофе, а иногда, пока пил горячий кофе без сахара, дерьмовый кофе, включал телевизор и начинал смотреть ночные программы, что транслировались через четыре важнейших пункта пустыни: в этот час антенна брала и мексиканские, и американские каналы, каналы с психами-инвалидами, которые мчались на конях под звездами и приветствовали друг друга непонятными словами то ли на испанском, то ли на английском, то ли на спэнглише, — в любом случае непонятными,