Чаузов) Иван Долгих лично пытал попавшего в плен подъесаула и расправился с ним. И сам Долгих, и Циркунов подтверждают тот факт, что «отрубленная для опознания голова [Кайгородова] долгое время путешествовала по аилам и селам Алтая»[2860].

В 1937 году, когда Долгих попал под град политических обвинений, партизанский лидер Иван Глухонько (в передаче М. З. Белокобыльского) обвинял командира ЧОН в пьянстве и в том, что Долгих «расстреливал и рубил виноватых и невиноватых алтайцев, чем самым все больше обострял алтайское население против советской власти», за что уполномоченный Алтгубкома РКП(б) и губисполкома в Ойротии Л. А. Папардэ хотел привлечь командира ЧОН «к самой строжайшей ответственности»[2861]. Однако в итоге Долгих за уничтожение отряда Кайгородова получил орден Красного Знамени и статус героя.

Отряды ЧОН в Ойротии не только активно мародерствовали. Они еще и расстреливали алтайцев десятками[2862], причем нередко убивали старых и малых только за то, что те в массе своей не умели объясниться по-русски. Председатель Туэктинского волревкома в марте 1922 года сообщал, что красноармейцы Семипалатинского полка зарубили троих детей в возрасте от 6 до 14 лет, а также «старика 73 лет и восемь взрослых мирных калмыков». Он возмущенно отмечал: «Подобные анархические действия не могут способствовать уничтожению банд… банды грабят, приходят свои войска и тоже грабят, обирают и даже убивают мирное население, а население ждет от них защиты»[2863]. Как сообщали в 1923 году сибирские чекисты, пехотные полки 62‐й бригады 21‐й дивизии в Ойротии «„красным бандитизмом“ терроризировали местное население[,] угоняя лошадей, скот и забирая имущество[,] и население бежало в горы, увеличивая численность банд»[2864]. Мародерство бригады приняло столь огромные размеры, что в Бийске для солдат, едущих из районов боевых действий, были выставлены милицейские кордоны, в чью задачу входило задерживать мародеров, отбирая у них награбленное, и передавать военным трибуналам[2865].

О бандитизме партизан и красных частей в Семиречье в 1920 году пишет В. Шулдяков[2866]. Часть казахского населения приняла активное участие в Западно-Сибирском мятеже 1921 года. В ответ последовала масса бессудных расправ. В докладе заведующего Кокчетавским политбюро в Омскую губЧК за апрель 1921 года упоминался такой пример антиказахского красного бандитизма со стороны руководителей ревкома в курортном селе Боровом. Местный отряд при консервном заводе, состоявший из кандидатов в члены РКП(б) и беспартийных, под видом ловли «бандитов» нападал на ближние аулы, грабя и расстреливая население:

Почти весь состав администрации Сибгосконсервзавода и Председатель Боровского Ревкома Ермаков систематически расхищали конфискованное, пьянствовали, самовольно расстреливали[,] пьяные производили стрельбу на улицах и у аулов распускали слухи о наступлении банд, чем вызывали… вражду и злобу [к] Совет[ской]-власти. …Уревком выслал в Боровое особую комиссию, вошедший [в] состав комиссии Уполномоченный Полит-Бюро тов. Сорокин арестовал всех руководителей указанных безобразий… Весь отряд при Сибгосконсервзаводе разоружен и заменен конной милицией[2867].

В июне 1921 года четыре красноармейца, посланные Кокчетавским уездным продкомиссаром «в Киргизскую волость» для задержания мешочников, «увидев таковых… открыли стрельбу[,] убили пять человек киргиз и одного ранили. Эти же красноармейцы убили двух киргиз-малолеток, награбили разных вещей»[2868]. Какого накала достигало противостояние с повстанцами на территории казахстанского Алтая, свидетельствует информация Семипалатинского губотдела ГПУ о «сожжении неизвестной банды», осенью 1922 года обнаруженной в 45 верстах юго-восточнее Змеиногорска; в сводке предполагалось, что это аутодафе учинили войска 6‐й кавдивизии[2869].

Газеты ДВР в 1921 году приводили факты притеснений бурят-монгольского населения:

Правительство ДВР в декабре прошлого [1920] года опубликовало воззвание к бурятам, перекочевавшим в Монголию, вследствие творившихся над ними насилий различными воинскими отрядами, в котором призывает их вернуться на родные места, гарантируя личную и имущественную безопасность вернувшимся. Буряты начали возвращаться, но для госполитохранщиков не существует ни законов, ни гарантий правительства. Возвратившиеся не только подвергались облавам, обыскам и пр., в порядке «охраны», но четверо из них, по предложению начальника Аннинского отделения ГПО гр[ажданина] Эдис[с]она, были преданы наскоро составленному военно-полевому суду и расстреляны. Все это[,] вместе взятое[,] совсем приостановило возврат перекочевавших в Монголию бурят и грозит создать обратную тягу. Так Госполитохрана срывает национальную политику правительства[2870].

В свою очередь сам чекист Эдиссон 10 марта 1921 года, обвиняя в насилиях военные власти, телеграфировал из Акши А. М. Краснощёкову:

…со стороны военных частей масса п[р]оступков против монголо[-]бур[я]т желающих перекочевать из Монголии в ДВР[,] как-то: реквизиции сена[,] разграбление их имущества и расстрелы через военно[-]полевой суд[,] что пугает монголо[-]бурят[;] упомянутые действия против постановления Правительства ДВР от 4/12 1920 года[,] и[,] несмотря на мои массовые предупреждения[,] со стороны военных властей ничего не предпринимается[,] я не имел достаточного количества работников активно противодействовать[;] прошу принять срочные энергичные меры против провокационного действия военных частей против русского и бурятского населения[2871].

Воинские части действительно снабжались за счет местного населения. В ноябре 1920 года Особый отдел Иркутской губЧК отмечал, что 311‐й полк 35‐й дивизии ворует баранов у бурят[2872]. Летом 1921 года бойцы 13‐го и 15‐го полков 2‐й Верхнеудинской дивизии НРА грабили бурят Агинского аймака, угоняя десятки лошадей и быков и забирая ценности, причем партизанское руководство дивизии покрывало виновников. Главком НРА В. К. Блюхер 2 ноября назначил комиссию для расследования злоупотреблений и выяснения виновных в угоне скота и ограблениях бурят-монголов, переселявшихся из Монголии в ДВР[2873].

В сводке от 1 декабря 1921 года органы ГПО отмечали, что в Прибайкалье отношение бурят-монголов к власти и русскому населению «враждебное и злобное» из‐за захвата русскими части земель[2874]. Судя по оценке чекистов, высказанной немного позднее, летом 1922 года, акценты несколько сместились: «…неравномерное пользование землей в Прибайкалье породило антагонизм бурят (у которых излишки) и русских, вплоть до вооруженных столкновений». Здесь видно, что в органах ГПО считали, вслед за русскими жителями региона, будто коренное население пользуется слишком большим количеством земли. Чекистами отмечалось и то, что местные власти бессильны навести порядок в национальных взаимоотношениях[2875]. Комячейки Уншинского хошуна приказывали каждому крестьянскому хозяйству предоставить партийцам «по котлу самогонки». Противостояние продолжалось долго: по данным ГПО ДВР, в ноябре 1922 года южнее станции Зубарево «появился отряд бурят, скупающий оружие»[2876]. При этом часть бурятского населения вносила лепту и в красный бандитизм: в июле 1922 года в Баргузинском районе Прибайкальской области действовала банда из 25 бойцов с бурятом во главе, именовавших себя коммунистами[2877].

Очень серьезно пострадало от партизанщины военно-чекистских частей коренное население Якутии, для которого политика военного коммунизма