— А почему, черт возьми, вас это беспокоило?!

— Потому, черт возьми, что все это может оказаться гораздосерьезнее, чем вы думаете, — вдруг холодно сказал он, — гораздо серьезнее,знаете ли!

В этом холодном, и очень мужском, и очень высокомерном гоневдруг послышался Микки Рурк, и еще немного Ричард Гир, и отчасти даже НиколасКейдж или как там его…

И тут Марина неожиданно успокоилась.

— А я его все-таки нашла, — сказала она и с гордостьюпотрясла ремнем, — представляете?

— Почти нет, — признался Федор Тучков, — почти непредставляю. Может быть, мы все-таки пойдем отсюда? Скоро рассветет.

— Еще не скоро.

— Скоро.

— Не скоро.

Марина чуть-чуть приблизилась к нему, а потом быстро пошла всторону теннисного корта, обходя Тучкова Четвертого по дуге. Федор двинулсяследом.

— А почему вы лежали на животе?

— Потому что ремень был застегнут. Вокруг сваи. Я егорасстегивала.

— Застегнут? — переспросил Федор. — Совсем плохо дело.

— Почему?

— Ну, — неторопливо начал он у нее за спиной, — не думаетеже вы, что покойник сам его так застегнул!

Марина взглянула на него через плечо. Лица по-прежнему невидно.

— Я вообще не понимаю, зачем его застегнули, — призналасьона, — да еще… на свае. Зачем?

— Если покойник… не сам утонул, — буркнул Федор, — тогдапонятно зачем.

— И зачем?

— Чтобы он не всплыл, конечно, — с досадой сказал он. — Егопристегнули к свае его собственным ремнем, чтобы он не мог всплыть. Яснееясного.

— Господи, — пробормотала Марина. Узкий кусок кожи в рукевдруг стал тяжелым, как будто она тащила не ремень, а гильотину.

Они шли уже вдоль сетки. Сейчас чуть-чуть вверх, потом заугол, и станет виден ее открытый балкон с белой шторой, залитый изнутри ярким ибезопасным светом.

— Наверное, я должна пойти с этим в милицию.

— Наверное, будет лучше, если вы немедленно об этомзабудете, а ремень завтра выбросите обратно в пруд. Хотите, я могу выбросить.

— Как?!

— Так. Все равно… покойнику вы уже ничем не поможете, затонаживете себе проблем.

— Позвольте, — пробормотала до глубины души возмущеннаяМарина и даже приостановилась. Федор сразу оказался впереди, засверкали егонеобыкновенные штаны. — Позвольте, но ведь это же убийство! И это я — я! —поняла, что его… пристукнули! То есть не пристукнули, а утопили! Кроме меня,никто не догадался!

— Да и вам хорошо бы не догадываться!

— Да почему?!

Тут он остановился и повернулся к ней лицом, так что онапочти уткнулась в него носом. Странное дело. От него легко и хорошо пахло, какбудто непосредственно перед рейдом на прудик он принял душ и побрился. Маринапринюхалась.

Интеллигентный французский одеколон как-то не вязался спестроцветными спортивными штанами.

Ох, врет кто-то из них — то ли запах, то ли штаны!

— Мариночка, — проникновенно начал Федор Тучков, и Мариначуть-чуть отодвинулась, — то, что вы нашли ремень, ничего не значит. Ну, ременьи ремень. Того, что он был пристегнут к свае, никто не видел. Да и потом!

— Что потом?

— В милицейском протоколе написано «несчастный случай».Никто не напишет там по собственной воле «преднамеренное убийство». Ни одинмилиционер, знаете ли.

— Да мало ли что там написано! Это же убийство, и его надорасследовать!

— Ну, расследуйте, — хмуро согласился Тучков Четвертый.

Он ничего не знал о «приключении», которое она мечталазаполучить хоть один раз в жизни, — чтобы

Снегом занесло отель, как в пьесе Джона Б. Пристли, чтобыпод подушкой у старшей горничной загорелый полицейский капитан нашел пузырек снадписью «мышьяк», купленный в деревенской аптеке, чтобы священник подслушалстранный разговор, да и сам он, кажется, затевает что-то зловещее, недаромиз-под его воротничка выглядывает нечто, подозрительно похожее на татуировку сголовой змеи… Тут в самой гуще ее детективных мыслей некстати оказался ФедорТучков.

— Э… э… вы знаете, кем он был?

— Кто?

— Ваш утопленник.

— Во-первых, никакой он не мой, а во-вторых, не знаю. А что?Это имеет значение?

— Для расследования, которое вы собираетесь проводить,конечно, имеет.

— Я не собираюсь проводить никакого расследования! —несколько непоследовательно вспылила Марина. — Господи, зачем вы за мнойпотащились!

На это он ничего не ответил, и до темной громады корпуса содним-единственным освещенным окном — Марининым — они дошли в полном молчании.На газоне, казавшемся черным, лежал косой четырехугольник света. Федор зашел вэтот четырехугольник и неожиданно попросил вежливо:

— Разрешите посмотреть. — И потянул у нее ремень.

Смотрел он недолго. Повертел так и сяк, колупнул пряжку изачем-то подергал.

— Ну что? — с любопытством спросила Марина.

— Вы думаете, что именно этот ремень был у него в джинсах?

— А какой же еще?!

— Не похоже, — заключил Федор, — совсем не похоже.

— Почему?!

Федор приложил палец к губам:

— Тише! Что вы кричите?

— Я не кричу! — шепотом сказала Марина и оглянулась посторонам. Санаторий спал, и здесь, под собственным балконом, казалось, что вокругочень светло и отчасти даже романтично.

Пожалуй, вполне сойдет за «приключение».

— Так почему не похоже?

— Потому что это брючный ремень, а не джинсовый.

— Фью-ю, — насмешливо присвистнула Марина, — какие тонкости!

— Да не тонкости! — возразил Тучков Четвертый с досадой. —Смотрите. Видите?

И сунул вышеупомянутый брючный ремень ей под нос.

— Вижу. Ремень.

— Он узкий.

— Ну и что?