— Всего три гейма сгоняли? Слабаки!

— Он для вас силы берег! А вы все проспали!

— Да ладно! Я даже не умылась! Вскочила и побежала, дед дажене понял ничего.

Марина все смотрела, глаз не могла оторвать, хотя мама икараулила и приказывала отвернуться и идти своей дорогой.

Он почти не двигался, как будто отдыхал, ракеткавзблескивала в руке, удары ложились один за другим — под сетку, на заднююлинию, под сетку, на заднюю линию, и так до бесконечности. Вероника носилась,топала, чуть не падала, и в конце концов обиженно, как девочка, закричала:

— Ну, Фе-едор! Ну, хватит!

— Что такое? — удивился он. — Уже устали?

Под сетку, на заднюю линию. Под сетку, на заднюю линию. Подсетку…

— Доброе утро, Мариночка. Вы сегодня купались?

Нет, она не купалась! Бассейн только-только открылся, гдеона могла купаться сегодня?! В пруду, где раньше «купался» утопленник?!

— Доброе утро.

Элеонора Яковлевна, мамаша сорокалетней Оленьки, которая«плохо кушала», сладко улыбалась. На голове у нее были свежие кудри, а в рукекорзиночка.

— Купила малинки, — сообщила Элеонора Яковлевна интимно, —может, Оленька поест. Изводит себя голодом! Изводит и изводит! Скоро от нееничего не останется! А я не могу на это смотреть, не могу!

Марина была уверена, что чем меньше «на это» смотреть, тем меньшеОленька станет изводить себя голодом, ибо всем известно — чем меньше зрителей,тем короче спектакль. Но материнское сердце не камень. Нет, не камень.

— Вы… в деревню ходили? — спросила Марина просто так.

Ей очень хотелось еще немножко посмотреть на Федора Тучкова— как он играет в теннис, и как напрягаются мышцы на длинной руке, и блеститракетка, и он отряхивает пот с загорелого лба, и…

— Бегала, бегала в деревню! Пришлось рано встать, но длялюбимой дочери я готова на все, буквально на все! Мы готовы на все ради нашихдетей! Верно, Мариночка?

— Я… не знаю. У меня пока нет детей.

— Как?! Вы что, тоже не замужем?!

— А… кто еще не замужем?

Элеонора Яковлевна сообразила, что сделала некоторуютактическую ошибку, и взяла Марину под руку, собираясь повести за собой, но тутВероника на корте снова завопила:

— Федор, черт вас подери, ну сколько можно?!

— А вы двигайтесь, двигайтесь, не спите!

Тут и Элеонора Яковлевна внезапно обнаружила, что атлет накорте — суть Федор Федорович Тучков, сосед по столу, вечно облаченный в дикиеспортивные костюмы, причесанный волосок к волоску и вежливый до приторности.Как будто влекомая невидимыми, но могущественными силами, она сунула Маринекорзиночку, подошла к сетке и взялась за нее обеими руками. На пальцахвзблескивали драгоценные камни.

— Федор Федорович, я вас не узнала! Это вы? Как мило!

— Это я, — признался Федор, извинился перед Вероникой иподошел к забору — вежливый!

Марина независимо усмехнулась и стала разглядывать ягоды в«корзиночке». Они были крупными и лежали одна к одной. Марина исподлобья быстроглянула в спину Элеоноры Яковлевны, выбрала самую большую и отправила в рог.Под языком стало сладко и холодно, и острый, ни с чем не сравнимый аромат,который бывает только у малины и только в июле, сразу ударил в нос. Мариназажмурилась.

— Боже мой, как это замечательно! — восклицала ЭлеонораЯковлевна, держась за сетку всеми пальцами, как мартышка в зоопарке, измученнаясидением в клетке. — Как замечательно, Федор, что вы играете в теннис! МояОленька мечтает, просто мечтает научиться! Вы должны ее научить! Пообещайтемне, что вы этим займетесь, Федор!

— Станьте в очередь, — предложила издалека вредная Вероника,— последним занимал Геннадий Иванович.

Элеонора Яковлевна не обратила на девчонку никакоговнимания.

— Федор, вы просто обязаны! Оленька бредит теннисом! Онасмотрит по телевидению все игры подряд, от первого до последнего… этого… какего… от первого до последнего периода!

Вероника невежливо фыркнула. Федор осталсяневозмутимо-галантным, в любую минуту готовым к любым услугам.

Нет, все-таки он кретин, хоть и превратился волшебнымобразом из мешка с соломой в атлета эпохи Возрождения!

Марина опять воровато оглянулась по сторонам и вытащила ещеодну ягоду, опять кинула в рот и зажмурилась от счастья.

Когда глаза открылись, неожиданно обнаружилось, что ТучковЧетвертый смотрит на нее из-за сетки. Просто глаз не отрывает.

Что такое?

У нее не было никакою опыта, и она понятия не имела, чтоможет означать пристальный и странный мужской взгляд, от которого как будтоделается горячо лицу, а позвоночнику, наоборот, холодно. Она поняла только одно— он видел, как она потихоньку таскает из чужой корзины чужие ягоды, истремительно покраснела. Даже дышать стало трудно.

Он как будто сообразил и моментально отвернулся — извежливости — и стал с преувеличенным вниманием слушать, что толкует емуЭлеонора Яковлевна про Оленькину любовь к спорту вообще и к теннису вчастности.

— Наверное, все-таки лучше поговорить именно с ней, —наконец сказал он. — Все-таки это нагрузка, бегать надо… много и быстро. Можетбыть, ей не захочется?

Марине показалось, что в голосе у него звучала робкаянадежда на то, что Оленьке «не захочется». Нежная мать уверила, что непременно«захочется». Вероника снова закричала и даже топнула ногой, оставив мокрый следна чистом асфальте. Элеонора Яковлевна отцепилась от сетки, проворно сошла сгазона, ухватила Марину под руку и увлекла за собой.

Федор проводил ее глазами.

Ему не хотелось, чтобы она уходила. Со вчерашнего дня, когдаон увидел ее длиннющие ноги и крепкую грудь, обтянутую черной майкой, емухотелось, чтобы у них… как бы это выразиться… все получилось. Не то чтобы онспециально это планировал или задался целью во что бы то ни стало совратитьстроптивую рыжеволосую профессоршу с пути истинного, но его первоначальныепланы изменились. Теперь она его занимала, и ему было приятно, что он такпоразил ее своим молодецким видом. В том, что поразил, не было никаких сомнений.

Кажется, Элеонору Яковлевну он тоже поразил, а такжевозможно, что он поразит еще и голодающую Оленьку. Это значительно хуже, потомучто Федор Тучков отлично понимал, что отвязаться от них будет трудно. Мама сдочкой, несмотря на всю возвышенность и тонкость, — вовсе не угрюмаяпрофессорша с ее интеллигентской рефлексией и ярко выраженной неуверенностью всебе.