И опять все помолчали.

— Друг Саня откуда? — деловито спросил Тучков.

— Из РУБОПа. Только вот Саня тут совсем ни при чем!

— Ярославский РУБОП?

Сергей кивнул неохотно.

— Так что нам не было его жалко, — холодно сказала Юля. —Совсем. Мы радовались. Мы, знаете, после того как его утопили, шампанскогонапились и спали, как младенцы, — просто от счастья. От того, что мы эту гадинураздавили. И не помрет он своей смертью в теплой американской постели, анаглотается вонючей воды и станет гнить в пруду, и никто о нем не вспомнитникогда!

— Арестовывайте меня, — мрачно предложил Сергей. — А ее нетрогайте. Какая у бабы на зоне жизнь! Не трогайте, а?

— Ну, — проговорил Федор Тучков, — это все тоже оченьблагородно. Иванникову Александру из Ярославского РУБОПа, если это тот, кто вамЧуева сдал, привет от меня большой. Скажете, Тучков Федор Федорович кланятьсявелел.

Сергей моргнул. Юля как-то странно дрогнула.

— Марина, пошли. Что это у тебя нос такой красный? — вдругудивился он.

— Это потому, что я плачу, — пробормотала Марина.

— Ты не плачь, — посоветовал Тучков Федор Федорович, взял ееза руку, повел и у самой двери приостановился и оглянулся. — Да, а вы, молодыелюди, больше «Графа Монте-Кристо» в жизнь не претворяйте. Одного разадостаточно, это я вам точно говорю.

И они с Мариной вышли из директорского кабинета в пустуюприемную, а Юля с Сережей остались.

— Ну как ты, Маруся?

— Не называй меня Марусей! — велела она и все-таки заплакалапо-настоящему.

* * *

На огромном — до самого горизонта — поле было жарко,просторно и пахло травой, летом, вчерашним дождем и землей. Далеко, закосогором, ходил важный маленький трактор, отсюда его было почти неслышно. Заним тянулся ровный черный след.

Марина задрала голову и посмотрела в небо, где плавалиястребы, перекликались странными голосами. Дурацкая шляпа из итальянскойсоломки немедленно скособочилась, покосилась, и пришлось хватать ее рукой идержать, чтобы не свалилась.

В той стороне, где были ястребы, высилась золоченая головапамятника из темного мрамора, и под сливочными июльскими облаками стояли стога,только что сметанные, совсем зеленые.

— Маруся! — издалека закричала свекровь. — Они говорят,чтобы мы поднимались на батарею Раевского!

— А где она? — в ответ закричала Марина, так, что из близкихкустов выпорхнула какая-то сердитая птаха.

Свекровь махнула рукой в сторону златоглавого памятника.Марина кивнула и пошла через поле, а свекровь в обход, потому что у нее была«пониженная проходимость», как формулировал свекор.

Идти по полю было приятно. Солнце грело спину, и, если бы недурацкая шляпа, которую ей сунула мама, жизнь была бы прекрасной. Теперь ушляпы задрались поля, и Марине приходилось держать ее обеими руками, чтобы неулетела.

Потом она разозлилась, сорвала шляпу и сунула ее под мышку.Шляпа тут же стала натирать кожу.

Марина остановилась, сняла сандалии и пошла босиком.

— Маруся, не простудись! — издалека закричала бдительнаясвекровь. — Земля может быть холодная!

— Теплая!

— Что? Я не слышу!

Марина засмеялась и махнула рукой.

Из-за черного памятника, который был уже близко, вышелсвекор, а за ним Маринин муж — в белой майке и голубых джинсах, в мерувыцветших и потертых.

— Пап, — говорил муж, — все-таки эта сила русского оружия,черт возьми, это просто стратегическая безграмотность! Посмотри, где ставкаНаполеона, а где Кутузова! От нашей ставки ни черта ж не видно! Она вообще накаких-то задворках!

— Почему на задворках? — спрашивал свекор довольномиролюбиво. — Это она сейчас на задворках, а тогда местность была совсемдругая, может.

— Да шут с ней, с местностью! Как она могла измениться,местность! Ну лес вырос, ну и что! Ты сравни, какая высотка у Наполеона и какаяу наших!

— Да ты не распаляйся.

— Да я каждый год приезжаю и каждый год диву даюсь!

— Ну ты ж у нас стратег!

— Да я не стратег, а просто всегда все русским духомделалось, а не военной мыслью и инженерным расчетом!

— Ну научи, научи меня — про расчет да про мысль!

— Опять, — сказала свекровь. — Пошло-поехало. Марина,забирай своего, а то они сейчас полаются и будут весь день надутые, а мы ещегулять хотим. Я пока своего отвлеку. А этому, — и она кивнула на коляску,причину своей «пониженной проходимости», — попить дай. Он пить хочет.

— По-моему, ничего он не хочет, — себе под нос пробормоталаМарина, но так, чтобы свекровь не расслышала.

— Дай, — сказали из коляски. — Дай, дай, дай!

Марина засмеялась и присела на корточки перед самым троном,в котором восседал щекастый, пузатый, серьезный, розовый, важный, надутый,немножко лысый Федор Федорович Тучков Пятый.

Будущий генерал, разумеется.

Она еще только отвинчивала желтую крышечку, а пухлая в«перевязочках» ручка уже вцепилась в яркую пластмассу, и губы сложились, иротик приготовился сосать. Тучков Пятый вырвал у матери бутылочку и запихал врот.

— Ужас, — сказал подошедший Тучков Четвертый, — ничего я непонимаю в этой русской военной мысли! Слушай, друг, ты чего такой грязный?Маруся, он что, землю ел?!

Марина пожала плечами совершенно хладнокровно.

— Не знаю. Может, и ел. Наша бабушка — врач, между прочим, —говорит, что не надо из этого делать трагедию.

Тучков Четвертый присел на корточки перед Пятым — тот всепил свой сок и жмурился от счастья — и достал носовой платок.

— Надо же быть таким грязным! Ну на кого ты похож?!

И тогда Марина засмеялась, нагнулась, обняла своего мужа зашею и сказала в самое ухо:

— Наш сын похож на тебя.