— Не знаю, — признался Федор Тучков.

— Она из Москвы, значит, и поклонник должен быть оттуда!Отсюда до Москвы на поезде сутки ехать. Вы думаете, что он специально к ней насвидание сутки ехал? Или он местный? Из деревни?

— Не знаю.

Марина сосредоточенно посмотрела на него:

— Нет. Поклонник тут ни при чем. Дело в чем-то другом.

— Может, кофе еще выпьем? Или чаю? У меня есть чай в номере.Я могу принести, — предложил Федор, решительно не желая втягиваться в«детективные» разговоры.

Марина посмотрела в темную массу зелени. Сидеть на балконебыло неуютно, казалось, что оттуда на нее кто-то смотрит. Она еще разок сопаской глянула вниз и вернулась в комнату. Федор Тучков притащился за ней идаже дверь на балкон прикрыл.

Внизу, из темноты кустов, за дверью внимательно наблюдали.Как только колыхнулась белая занавеска, приглушая оранжевый электрический свет,ветки затрещали, разошлись, и с той стороны, где плотная зелень почти упираласьв забор, выбралась темная фигура. Сетка забора затряслась, как будто дажестолбы завибрировали, потом последовал тяжелый прыжок — и все стихло, толькотрещали цикады.

Пока Федор ходил за чаем, Марина думала, не рассказать лиему про ту самую деталь. Не то чтобы она вдруг уверилась в его дедуктивныхспособностях, но ей очень захотелось поделиться хоть с кем-нибудь.

Два часа назад ей не хотелось ни с кем делиться, а теперьвот захотелось — потому что Сережа с Юлей на дорожке говорили непонятно о чем иеще потому что Вероника пряталась в кустах и тоже говорила непонятно и странно,даже зловеще.

Или просто ей так уж захотелось получить свое «настоящееприключение»?

Вернулся Тучков, принес три разноцветные чайные коробки.

— Это черный цейлонский, это зеленый, а это фруктовый, —обстоятельно объяснил он, выставляя коробки одну за другой на стол, — вы какойпредпочитаете?

— Мне все равно.

Тут он полез в карман, порылся и конфузливо выложил рядом сразноцветной пирамидой здоровенный лимон.

— Лимончик, — тихо признался он и зарделся, — очень люблю слимончиком!

Марина посмотрела на него с состраданием — грустно, когдамужчина такой кретин.

Наверное, бессмысленно с ним «делиться». А может, и нет.Может, как раз хорошо. Рассказать хочется, а он так глуп, что все равно ничегоне поймет, будет только переспрашивать с наивным, заинтересованно глупым видом.

— Разрешите?

— Что?

— Разрешите мне ополоснуть чашки? После кофе.

Марина вздохнула:

— Разрешаю.

Он аккуратненько взял в каждую руку по чашке и пошел вванную.

Раздумывая, Марина включила телевизор.

Боже мой! Матвей Евгешкин сидел в застенке — плохие люди,обозлившись на то, что он палил по ним из танка, заперли его в кутузку. С нимвместе в кутузке оказался его сподвижник по доброте. Вот сидели они там иписали «на волю» почти революционные воззвания, которые отказываласьпубликовать местная коррумпированная газета.

Весь ужас заключался в том, что все это показывалось доневозможности «сурьезно»: со слезой, с пафосом, без капли юмора или иронии.

Бедный Матвей Евгешкин! Как трудно ему живется на свете.

Марина переключилась на футбол — пятая отборочная группа, —а тут и Федор Тучков явился, осторожно поставил на стол чистые чашки.

Марина посмотрела на него. Он любовался чашками — каждаябыла выставлена точно на середину блюдца, а справа помещалась блескучаяложечка. Федор Тучков подумал, подумал и в центр, между чашками, водрузилсахарницу. Получилась композиция «Вечернее чаепитие, или eleven o'clock tea».

Тут Марина решила, что вполне может позволить себе немногоразвлечься.

— Вы знаете, — серьезно сказала она Федору, — у васзнаменитая фамилия.

— Почему?

— Генерал Тучков особо отличился при Бородине.

— Их было несколько, — хладнокровно согласился Федор. — Мойпредок генерал-лейтенант Николай Алексеевич Тучков. Об остальных узнать неудалось, почти никаких документов не сохранилось. А Николай Алексеевич… прямойпредок. По отцовской линии. Отличился на Старой Смоленской дороге. ШтурмовалУтицкий курган. Со стороны кургана французы шли на Багратионовы флеши. Тучковкомандовал павловскими гренадерами. Они нанесли контрудар, а Белозерский иВильманстрандский полки, вызванные для подкрепления, атаковали в обход правогофланга французов. Курган отбили, а Тучков погиб. Он сам участвовал в штурме,знаете ли.

Марина смотрела на него во все глаза. Он говорил так, какбудто читал из путеводителя.

— А я, кстати, Тучков Четвертый.

— Что это значит?

— Да ничего особенного. Так, традиция. Прадед был ФедорНиколаевич Тучков Первый. Дед — Федор Федорович Тучков Второй. Отец — третий. Ячетвертый.

— И все Федоры Федоровичи?

— Ну да.

— И все… генералы от инфантерии?

— Да.

Марина со стуком поставила чашку на блюдце.

— Что значит — да?!

— Да значит да. Генералы. Инфантерия тут ни при чем,конечно, но… генералы. Прадед командовал Павлоградским полком. Знаменитый полк,Лев Толстой писал об атаке павлоградцев, не помните? Вряд ли, конечно… Деддошел до Кенигсберга. В сорок пятом году ему стукнуло тридцать шесть, и он ужебыл генералом. За всю войну ни одной царапины, вот как бывает!.. Ордена никогдане надевает, стесняется.

— Он… жив?

— Жив и здоров, — с гордостью сказал Федор Тучков, — полонрассудка и самоиронии. Прочитал «Марсианские хроники» Рея Брэдбери и сказал,что Восточная Пруссия нам была нужна примерно как Марс, а там столько народуположили!

— И… ваш отец тоже генерал?

— Тоже генерал.

— А он… где воевал?

— Он летчик. Воевал в Корее, а потом во Вьетнаме.Геополитические интересы, знаете ли.

— Вы… тоже генерал?

— Нет, — ответил Федор Тучков Четвертый, — я как раз негенерал.

Он поболтал в чашке пакетик с чаем и мельком глянул насобеседницу. Глаза у нее горели от любопытства, как будто подсвечивалисьизнутри.