нам про этого негодяя Паулуччи рассказать. И до тех пор, пока вы наше любопытство не удовлетворите, мы и с места не тронемся. Нет-нет, не возражайте. Я понимаю — вы работали в тайном сыске и привыкли держать язык за зубами, но в этом деле, уже поверьте, вам с нами таиться ни к чему. Вы теперь в отставке, а мы вам слово дадим, что о нашем разговоре никто не узнает. На вас ссылаться не станем.

Он багровеет и подносит к лицу платок.

— Сударыня, я уже сказал вам, что не намерен…

От волнения у него перехватывает дыхание, и он тянется к стоящему на краю стола стакану с водой. Даже со своего места я вижу, как дрожит его рука.

— Чего же вы так волнуетесь-то, голубчик? — вопрошает тетушка. — В нашем с вами возрасте это не полезно. А водичку, ну что же, попейте, — взмах ее руки, и стакан сам скользит по столу.

Хозяин, кажется, этому не удивляется. Он только бросает тоскливый взгляд в нашу сторону и вздыхает:

— Вы бы поосторожнее, сударыня, со своими фокусами. Не ровен час, кто в колдовстве обвинит. А рассказать мне вам, и правду, почти нечего.

Я тут же хватаюсь за это «почти».

— Но ведь что-то вы знаете? — для меня это едва ли не единственная возможность услышать то, что поможет мне вернуться домой, и я намерена вытрясти из него эти сведения любым способом. — Прошу вас, сударь! Если вам известно о маркизе хоть что-то, вы обязаны нам рассказать! Этот человек несколько лет назад обманул мою подругу и увез ее из страны. Она прислала мне полное отчаяния письмо из Италии, и после этого от нее не было никаких вестей. Она написала, что Паулуччи проводит страшные магические опыты, но какие именно, нам неизвестно. Если не ошибаюсь, ведомство, в котором вы служили, интересовалось делами маркиза за границей, и именно вы собирали о нём информацию. Мы будем признательны за любые подсказки! Речь идет о невинной девушке, которую маркиз соблазнил и, возможно, лишил жизни. Разве не должны вы, как человек чести, содействовать изобличению преступника?

Он допивает воду, ставит стакан. Выглядит он уже гораздо спокойнее, чем пять минут назад. Словно моя пылкая речь заставила его принять важное решение, и приняв его, он почувствовал себя увереннее.

— Не думайте, ваше сиятельство, что я уступил вашему давлению. Эта тайна давно уже не дает мне покоя, и я даже рад, что сейчас имею возможность с кем-то ею поделиться. Да, именно я направлял запрос в подобное же ведомство в Венецию и даже получил на него два ответа. Первый — официальный — ничего нового мне не сказал. Маркиза разыскивали в Италии, и он вынужден был спешно уехать оттуда, но прямых обвинений против него выдвинуто не было, а все подозрения против него строились на весьма зыбких фактах. Его имя было связано с исчезновением нескольких девушек в разное время и в разных местах. Но поскольку он воздействовал на девиц не силой, а исключительно лестью и признаниями в своих чувствах, то обвинить его в похищении было трудно. Почтенные же семьи, из которых происходили девицы, хоть и намерены были отомстить соблазнителю, делать это предпочитали тайно. Так что перед законом он был почти чист.

— А второй ответ? — не выдерживаю я. Пока то, что он сообщил, не дает нам никаких козырей в игре против маркиза.

Лисенко потирает руки:

— А вот в нём, ваше сиятельство, было кое-что интересное. Мне написал мой итальянский коллега, с которым я был шапочно знаком. Письмо было доставлено мне частным образом с пометкой «сведения особой секретности». Коллега узнал о моем интересе к маркизу и сообщил мне то, что не мог подтвердить, но в чём сам почти не сомневался. Так вот — все пропавшие девицы были не просты, а обладали магическими способностями. Думаю, вы понимаете, что именно это, должно быть, и привлекло к ним внимание Паулуччи. Как полагал мой корреспондент, они нужны были маркизу для проведения каких-то страшных опытов — будто бы он черпал из них магическую энергию, продлевавшую его молодость.

Он лишь повторяет то, что я уже слышала от Глафиры Дементьевны, и я снова спрашиваю:

— Но, значит, нет ни единого доказательства его экспериментов? Совсем ничего?

Лисенко качает головой:

— Он слишком умён, этот маркиз Паулуччи. Он обставляет всё как любовные интрижки, и даже если бы его признали виновным в совращении какой-то девицы, он отделался бы несколькими месяцами тюрьмы. Более того, он — сильный маг и охотно оказывает запрещенные законом магические услуги высокопоставленным чиновниками, которые за это ему покровительствуют. Даже здесь, в России, как только в Петербурге узнали о нашем к маркизу интересе, нам велели не беспокоить понапрасну уважаемого человека. Сами понимаете — после такого совета я уже не смел продолжать расследование.

— И вы не узнали более ничего? — заметно расстраивается тетушка. — Должно же быть хоть что-то, за что можно зацепиться?

Лисенко молчит несколько секунд — словно сомневается, стоит ли говорить, — но всё же выдыхает:

— Говорят, он ведет дневник, в котором делает записи обо всех своих опытах. Не знаю, правда это или нет, но если правда, то это — единственная возможность узнать его секреты. Тот, кто найдет дневник, сможет вывести маркиза на чистую воду. Но для того, чтобы найти его записи, нужно сначала найти самого Паулуччи.

— Найти Паулуччи? — растерянно переспрашиваю я. — Но разве вам не известно, где он? Я думала, он не скрывался.

Евграф Степанович пожимает плечами и снова поднимается.

— Простите, ваше сиятельство, но о его местонахождении мне точно не известно. Да, он открыто находился и в Петербурге, и в Москве, но как только мы стали интересоваться его делами, он, сказывают, уехал куда-то в провинцию, и следы его затерялись.

На сей раз поднимаемся и мы. Я не сомневаюсь, что Лисенко рассказал всё, что знает.

Мы выходим на крыльцо и, пока мы ожидаем свой экипаж, я говорю:

— Может быть, он уже вернулся в одну из столиц? Интерес к его персоне затух, и он мог снова появиться в свете.

— Может, и так, — усмехается Глафира Дементьевна, — но думается мне, скорее, чем в Петербурге или Москве, появится он у нас в Даниловке.

И от того смысла, что вкладывает она в свои слова, меня прошибает холодный пот. Конечно! И как я сама не подумала про это? Паулуччи поедет в Даниловку — к Анне! А значит — ко мне.

23. Так сколько этих Паулуччи?

— Думаете, он