class="p1">– И все черное! – перебила меня подруга. – Смекаешь, к чему это?

– Кто-то готовится облачиться в траур? – сообразила я. – Причем всей семьей, поскольку одежда как женская, так и мужская, к тому же разных размеров.

– Именно так! – Ирка назидательно воздела палец, но тут же спрятала его, подняв стекло, и потеснила меня, открыв дверцу. – Идем, поговорим с печальной прачкой.

По узкой дорожке под стеной дома к площадке для сушки белья семенила дородная пожилая женщина с тазом, полным мокрых тряпок самых мрачных расцветок. Кто-то готовился носить траур не один день.

Мы подошли, когда она уже цепляла прищепками на веревку просторные черные портки, похожие на потрепанный в боях пиратский флаг.

– До… – начала было Ирка – и осеклась.

Вовремя сообразила, что говорить «добрый день» в данном случае неуместно.

– Здравствуйте, – осторожно сказала я. – Вы, наверное, теща Андрея?

Участковый сказал, что Косоногов жил по адресу регистрации вместе с тещей, тестем, женой и двумя детьми. Для супруги усопшего печальная прачка была старовата, она явно уже не первый год состояла на законном довольствии в Пенсионном фонде.

Опять же, у вдовицы, как мне представлялось, был бы более скорбный вид. У мрачной прачки даже глаза не покраснели. Явно не рыдала она, оплакивая безвременно отправленного на тот свет Косоногова.

– Я-то теща, а вы кто такие? – вытирая мокрые руки о фартук, без приязни поинтересовалась прачка.

– Подруги, – ответила Ирка и быстро добавила, отступив на шаг, когда косоноговская теща сжала мозолистые руки в кулаки: – Давние, школьные еще! Вместе учились, сто лет не виделись, хотели собраться всем классом, стали созваниваться – и вот узнали такую печальную новость…

– Подруги, значит. – Теща проехалась тяжелым взглядом по Иркиному легкомысленному крепдешиновому фасаду. Промахнулась подружка, неправильно нарядилась, не в тему. – Школьные… И чего вам надо? На Дроновых похоронах всем классом собраться, если другого повода не нашлось?

Я не сразу сообразила, что Дроном она называет зятя. Видно, так Андрея кликали дома.

– Ну, во‑первых, мы хотели бы выразить свои соболезнования. – Я подвинула Ирку, поскольку та явно не справлялась с дипломатической миссией.

– Это не мне, я по дурню Дрону убиваться не стану. – Любящая теща оглянулась и покричала кому-то в окне: – Мамку позови, чертяка! Пусть сопли вытрет и идет соболезнования принимать.

Она снова повернулась к нам:

– Соболезнования-то хоть со всего класса собрали, надеюсь? Не полкопейки наскребли?

– От класса будет позже, пока только от нас лично. – Ирка быстро сориентировалась – достала из сумки кошелек, а из него красную купюру.

Она помахала ею в воздухе, взвихрив его и заодно сдув темную тучу с сурового чела потерявшей зятя тещи.

– Зойка! А ну, живо сюда! – снова покричала повеселевшая баба через плечо.

И, не дождавшись ответа, вперевалочку заторопилась прочь – к подъездной двери в торце здания.

– Не уходите, щас я ее, тетёху, пригоню…

– Пять тысяч – не многовато ли? – шепотом попеняла я избыточно щедрой подруге, провожая взглядом удаляющуюся экс-тещу.

– За то, чтобы не получить по мордасам мокрой тряпкой? Нормально, я считаю, – пожала плечами Ирка. Она, вообще, не жадная. – И Зойку эту жалко, одна с двумя детьми осталась, а маменька у нее, видишь, не душевная женщина. Знаешь, что я думаю? Если она к родной дочери в такой ситуации без сочувствия, то зятю с ней явно жилось несладко.

– Намекаешь, что Косоногов мог снять квартиру не для амурных дел, а просто чтобы отдыхать от гнетущего семейного быта? – подхватила я. – Пожалуй, соглашусь с тобой. Хотя в квартире Ребровых я дальше большой комнаты не заходила, условную спальню не видела. Может, там классическое любовное гнездышко свито.

– Упущение, – попеняла мне подруга.

– Но еще не поздно, у нашей управдомши есть ключи…

– А разве квартиру не опечатали? Как наши полицейские друзья говорят… – Ирка подняла глаза к небу, словно собираясь считать подсказку с одинокого облака. – «Для сохранения следов преступления и последующего проведения повторного, более тщательного обыска».

– Представь себе, нет! Оказывается, сделать это следователь может только с письменного разрешения хозяина квартиры, а дед Ребров уперся и согласия не дал…

– Вот! Это вдова, то есть Зойка! – Запыхавшаяся баба притащила худую заплаканную женщину, установила ее перед нами, протянула руку и нетерпеливо пощелкала пальцами: – Давайте свои соболезнования!

– Простите, любезная, но это деликатный момент, уж позвольте, мы как-нибудь сами…

Ирка выкатила грудь, как голубь, решительно оттеснила наглую бабу и погнала ее за угол, коротко глянув на меня через плечо и подмигнув.

– Зоя, давайте присядем. – Я огляделась, высмотрела в зарослях давно отцветшей сирени деревянную лавочку и потянула к ней вдову.

Та пошла за мной без возражений и вопросов. Выглядела она ко всему безразличной.

– Как под наркозом, – шепнула я вернувшейся Ирке. Она каким-то образом быстро избавилась от бабки – подозреваю, и ей тоже денег дала. – Как с ней такой разговаривать?

– Нормально, можно даже не очень деликатно, она сейчас боли не почувствует, – нашептала она мне в ответ и громко откашлялась. – Гхм-гх! Зоя… простите, не знаю вашего отчества?

– Романовна, – прошелестела вдова, незряче глядя на оказавшийся перед ней куст.

– Ой, да ни к чему вам пока отчество, вы ж еще совсем молодая! – оживленно заговорила Ирка. – Вот я не помню, вы разве тоже в нашей школе учились, с Андреем вместе?

Я мысленно схватилась за голову. Сейчас как спросит вдова, в какой-такой школе мы все учились, в каком году выпускались – и что отвечать?

Но вдова ничего не спросила.

– Нет, я из сорок третьей, а Андрей из шестой, – сообщила она безразлично.

– Хорошая школа – сорок третья? Наша-то родная шестая неплохая была, и класс вроде дружный, а после выпуска разбежались все в разные стороны, теперь и собраться не получается, – продолжала врать Ирка. – А Андрей с кем-то из наших поддерживал связь? Или у него только новые приятели были? С кем он дружил, не знаете?

– С Джоном, – сказала Зоя и встала. – Больше ни с кем. Я пойду…

Женщина вышла из кустов, даже не пригнувшись. Потревоженные листья щедро надавали ей оплеух, а она и не поморщилась.

– А соболезнования-то! Соболезнования! – Ирка, очнувшись, припустила вслед за Зоей.

Я поудобнее уселась на узкой скамейке. Подружка наверняка попытается узнать у вдовы еще что-то, а дипломатия – не ее сильная сторона, беседа может затянуться.

– Пс-с! Пс-с! – осторожным сусликом свистнул кто-то мне в спину.

Я оглянулась. Через подоконник открытого окна перевесился сухопарый дедок в некомплектном одеянии. На голове у него был носовой платок с узелками на концах, с которых капало. Пунктирные ручейки бежали по голому костлявому торсу, теряясь за подоконником. Надеюсь,