Юпитер и Венера в зените, но они на удивление безобидны и сулят скорое завершение вашего исполненного трудностей странствия: на горизонте вырисовывается новая любовь, и долгожданные перемены вот-вот дадут о себе знать.

Я размышлял над своим гороскопом – утром тайком вычитал в дневнике мамы, – пока, потушив фары, сидел на «калиффоне» с включенным зажиганием, а внутри меня щедрая доза гашиша боролась с боязнью ареста. Тем временем мой друг – хотя теперь было бы логичнее называть его главой клана, клана, состоявшего только из нас двоих, – поливал бензином лестницу, дверь в столовую для бездомных и старый деревянный наличник. Потной ладонью я сжимал ручку газа и время от времени крутил ее, подстраиваясь под слаженный механизм мопеда.

Лео поджег газету и бросился ко мне. На миг пламя осветило его лицо, прикрытое подшлемником, и я уловил странное оживление в его глазах.

– Погнали! – крикнул он, запрыгивая на сиденье. Я замешкался. У нас не было точного плана, что делать после поджога. – Трогай! – приказал он. – Трогай! – В ту секунду, когда я нажал на газ, он швырнул свой факел на землю, и пламя тотчас метнулось от наших ног к столовой.

Я выжал газ до упора и поразился, до чего мы с ним отчаянные. Верхом на этом ископаемом мы бы не сумели удрать даже от бегуна. К счастью, как мы и предполагали, вокруг не оказалось ни одной живой души. Очень хотелось обернуться и полюбоваться делом наших рук, но я не мог, поэтому не увидел всполохи пламени и не услышал потрескивание горящего дерева. Такая грандиозная операция – вероятно, самая грандиозная в моей жизни, – и я не мог ею насладиться. Оставалось довольствоваться надсадным ревом глушителя «калиффоне» и руганью Лео:

– Теперь этот гребаный падре научится держать свой член в трусах!

Он ссадил меня в полукилометре от дома. Я не хотел, чтобы кто-то увидел нас вместе. Я опаздывал и боялся, что мать стоит у окна, высматривая меня.

– Отлично сработано, старик, – сказал Лео. – Завтра после обеда я за тобой заеду, и мы отметим.

Родители уже спали. Мои руки пропахли бензином, и я сразу заперся в ванной. С улицы доносился рев сирен пожарных машин. Я не стал высовываться из окна, чтобы увидеть их своими глазами, мне довольно было пульсирующей от возбуждения вены на шее – я гордился собой.

Лео… Наконец я понял смысл его взгляда. Вместе мы создали что-то новое, разрушив для этого старое. Я ощущал свое могущество и возвышался над всем миром. Теперь, когда я стал частью клана, мне не оставалось ничего иного, как свергнуть короля и занять его место.

* * *

На следующий день Американец привез меня на виа Петрарка, в квартиру с панорамным видом на Неаполитанский залив. Здесь жили две сестры – одной восемнадцать, другой шестнадцать, – которые ждали нас, одетые в шорты и яркие майки.

– Все дети богачей одинаковые: балуются наркотой раньше нас, трахаются больше нас и учатся в школе лучше нас, – сказал он мне, отведя в сторону. – Но они и мизинца нашего с тобой не стоят.

Он познакомился с ними на дискотеке несколько недель назад, и они вошли в число его высокопоставленных клиентов, которым он доставлял гашиш на дом. Хотя его доход напрямую зависел от людской лени, она казалась ему возмутительной. Тот факт, что он охотно мотался до Скампии и обратно, в то время как большинство его покупателей приходило в ужас от одного упоминания об этом районе, гарантировал ему прибыль с каждого брикета пакистанского гашиша, разбавленного новалгином. Поскольку речь шла о небольших суммах, мафия терпела его бизнес. Кто пойдет против сына покойного товарища, чтобы прикарманить жалкую прибыль от торговли дурью?

После пары джин-тоников младшая, Виола, поставила диск с танцевальной музыкой и начала раздеваться. Сестра последовала ее примеру. Лео не зевал – снял футболку, выставив напоказ накачанные мышцы. Они принялись танцевать и тереться друг о друга, не осознавая, до чего смешны, и стали уговаривать меня присоединиться к этой прелюдии к оргии.

– Давайте устроим групповушку! – предложила старшая, Федерика.

– Да, групповушку! – поддержала ее Виола.

– Групповушка! Групповушка! Групповушка! – хором скандировали они, но я слинял и через несколько секунд уже стоял на террасе, любуясь видом Капри и слушая по радио ремикс на песню «Они убили Человека-паука». Интересно, слышал ли ее Лео, пока пытался управиться с обеими девушками в спальне их родителей?

– Младшая оказалась девственницей, – пожаловался он чуть позже, когда мы спускались с холма на мопеде с выключенным двигателем. – Кровищи было… Я еще ни разу с целкой не трахался.

Я его ненавидел. Он взял меня с собой не для того, чтобы отпраздновать успех, а чтобы сделать меня соучастником его измены. Прорванная девственная плева этой девчонки была скальпом, который он без зазрения совести повесил на свой пояс индейца сиу. Возможно, это тоже входило в его план. Почему для мести дону Карло ему понадобился я, маленький неопытный очкарик, а не кто-то из его новых друзей?

Именно тогда, спускаясь к вокзалу Мерджеллина, я ощутил, что наши отношения уже не вернуть. Мы вместе выросли, прошли один и тот же путь, постепенный упадок его семьи и процветание моей не нарушили равновесия на нашей с ним планете, но теперь Лео на моих глазах превращался в бездушного подонка. И я больше не видел в нем и капли той чистоты, которая когда-то освящала нашу дружбу.

Прошла неделя. Я корпел над учебником по истории, когда в дверь постучали. Это была Катерина. По блеску ее глаз я понял: что-то случилось.

– Не делай такое лицо, – налетела она на меня. – Твоих родителей нет дома, и я не уйду, пока ты мне все не расскажешь.

Я проводил ее в свою комнату. Вернись мама раньше времени, я бы сказал ей, что ко мне за тетрадкой пришла одноклассница. На самом деле меня куда больше волновало, что Катерина подумает о моей комнате, где на дверце шкафа висит постер с Ричи Валенсом, и о моем виде: дома я ходил непричесанный и в спортивном костюме.

– Хочешь что-нибудь выпить?

– Я хочу, чтобы ты все мне рассказал.

– О чем?

– Кого трахает этот сукин сын, например.

– Понятия не имею.

– Значит, ты тоже сукин сын.

Она толкнула меня, и я чуть не упал на пол.

– Эй, успокойся! – возмутился я. – Если для тебя это так важно, почему ты его самого не спросишь?

– Потому что он ублюдок и ни за что не признается, – всхлипнула она. Ее лицо, обычно такое бледное и полупрозрачное, мгновенно распухло от слез. – Как ты не видишь, у него же внутри кромешная темнота!

У меня екнуло в груди, как раньше, когда она запрыгивала в седло мотоцикла какого-нибудь парня.

– Если ты так думаешь, почему вы вместе?

Катерина вытерла глаза костяшками пальцев.

– По той же причине, по какой ты бегаешь за ним, как собачонка, – ответила она. – Потому что мы его любим, хоть он и обходится с нами как с дерьмом.