Бариста пожал плечами.

По мнению Эдуардо, единственной тому причиной было состояние кофемашины. Ее явно давно не мыли. Январь, понятно, месяц тоскливый: новогодняя премия рассеялась как дым, и после праздников сложно вернуться к рабочему ритму, но мытье кофемашины – это категорический императив. У клиентов должно возникать желание тратить деньги, а эту бурду пить невозможно.

– По-моему, он справится, – продолжил начатый разговор бармен. – Если ему это удалось в Милане, то и в Италии получится. Как считаете, можно ему верить?

На этот раз из приемника донеслась чья-то неразборчивая речь. Сводка новостей.

Похоже, он один ничего не знал. Помимо всего прочего, ведущий сообщил о видеообращении, где Кавалер объявил, что выходит на поле боя.

Все только об этом и говорили. На календаре было 27 января, а двадцать седьмого числа каждого месяца повторялся единственный религиозный обряд, в котором Эдуардо с неподдельным энтузиазмом принимал участие: выплата жалованья. Если это совпадение не случайно, подумал мой отец, то Кавалера не стоит недооценивать. Лишь человек большого ума мог такое придумать, чтобы заставить людей себя услышать.

– До завтра, – попрощался он с баристой и вышел.

На улице от холода защипало лицо. Эдуардо прошелся по виа Толедо, чтобы согреться. Возле магазина, где он обычно покупал свои элегантные костюмы и который сейчас съезжал, вытесненный сетью дешевой одежды, парень в бейсболке объяснял двум рабочим, куда положить старую вывеску – реликвию конца XIX века, которой он собирался хвастаться перед друзьями. Парень почувствовал, что на него смотрят, и повернулся к Эдуардо.

– Папаша, все в порядке? – развязно поинтересовался он. – Я могу вам чем-то помочь?

Эдуардо отвел взгляд и бодрым шагом прошел мимо.

Вскоре он оказался перед зданием головного офиса. Его внимание привлекла табличка на фасаде:

БАНК НЕАПОЛЯ

ОСНОВАН В 1569 ГОДУ

ЗДАНИЕ ОТРЕСТАВРИРОВАНО В 1939 ГОДУ

К востоку от хмурого на вид здания начиналось море, к западу – Испанские кварталы. Весь этот мрамор с его холодным блеском неизменно вселял в Эдуардо уверенность, с самого первого дня, когда он, запыхавшийся, одетый в купленный по случаю синий костюм, переступил порог сего учреждения.

Тем утром небо над виа Толедо, как и всегда, сияло своим нежным кобальтом. Скоро, сказал себе тогда Эдуардо, он в совершенстве познает устройство машины, которая только и делает, что принимает сбережения. Металл к металлу. В Банке Неаполя деньги гарантировали деньги, и от человека в этой схеме мало что зависело. В ту пору будущее еще было объектом исповедуемой всеми веры.

А сегодня, сказал себе Эдуардо 27 января много лет спустя, он ничего не знает. Он, как обычно, прошел по главному коридору, вдыхая запах купюр и табака.

Сегодня он ничего не знает о том, что ему готовит будущее.

* * *

После той потасовки на скалах я его больше не видел. Мой маршрут был намечен: учеба, девушки, спорт, музыка. Нормальная жизнь хорошего мальчика, которой долгие годы мешала дружба с Американцем. Без особых усилий я превратился в идеального отпрыска, о котором всегда мечтали мои родители. Они возлагали на меня большие надежды, и я этим пользовался, выторговывая взамен некоторые привилегии.

После пожара приход несколько раз объявлял сбор средств на восстановление столовой для бездомных, и местные жители откликались на призыв внести свою лепту (отец пожертвовал миллион лир), но вскоре нас всех выбила из колеи неожиданная новость: дон Карло сложил с себя сан.

Следующие несколько недель все только и делали, что строили всевозможные догадки о причинах такого решения, и самые убедительные версии основывались на довольно-таки фривольных мотивах падре. Поговаривали, что у дона Карло есть любовница и скоро он на ней женится, ходили слухи и о его вероятной гомосексуальности. Наименее возмущенные сетовали, что многие молодые священнослужители поступают в семинарию, заканчивают ее и, получив на руки диплом, вскоре покидают Дом Божий.

Столовую так и не восстановили. Прежде она держалась на плаву лишь благодаря упорству приходского священника и самоотверженности его помощников, но теперь, после ухода дона Карло, не осталось никого, кто был бы способен продолжить его дело.

В итоге обугленный остов здания снесли, а пожертвования вернули. Получив назад свой миллион, отец свозил нас на Капри. За те три дня никто ни разу не упомянул столовую – свалившееся на мать богатство отбило у нее охоту перечить Эдуардо, она и думать забыла про волонтерство, и я не мог этому не радоваться, потому что у меня уже не было ничего общего с тем парнем, который устроил поджог, и меньше всего на свете мне хотелось вспоминать о Лео. Я по нему не скучал и не гадал, чем он занимается; завидев его на улице, я, вполне вероятно, перешел бы на противоположную сторону.

Во время наших коротких каникул на Капри мы ужинали в ресторанчике в бухте Марина-Пиккола, где заказывали свежайшего красного морского леща стоимостью сто тысяч лир за килограмм. Отец на днях совершил выгодную сделку, и мы могли позволить себе шикануть.

– Лично я собой доволен. Любой дурак может заработать на «голубых фишках», но если ты умудрился выиграть десять процентов на акциях «Желтых страниц», то тебя смело можно назвать гением, – сказал он как-то за ужином самым менторским своим тоном.

Мы разыгрывали из себя потомственных богачей, прекрасно зная, что мы всего лишь выбившиеся в люди бедняки. И действительно, добравшись до самых костлявых частей рыбы, мы обгладывали их, взяв в руки.

Пока я старательно воплощал в реальность мечту моих родителей, жизнь Американца стремительно превращалась в кошмар.

Впрочем, она не всегда напоминала страшный сон – напротив, бывало, свежий ветерок обдувал лицо Лео, когда он на рассвете возвращался домой на скутере, и внезапный прилив счастья напоминал ему после очередной жуткой ночи, что он жив. После очередной ночи, когда водка и кокаин сопровождались грабежами.

Каждый день он просыпался в обед, включал на полную громкость стереосистему, выкуривал одну за другой несколько сигарет, обзванивал друзей, чтобы договориться с кем-нибудь пропустить по стаканчику, съедал поджаренный хлеб с ветчиной, снова ложился спать, потом шел в спортзал, принимал душ, ужинал и обычно после десяти вечера выходил из дома, надушенный как путана, чтобы вместе с очередным подельником отправиться в бой.

В качестве военных трофеев выступали деньги, часы, золотые цепочки; если же попадался пижон нужной комплекции, Лео возвращался домой с парой почти новых «тимберлендов» и кожаной курткой, которые можно было продать на рынке Дукеска, но модники редко попадались ему в автомобилях, припаркованных на темных улицах Позиллипо, где обычно уединялись парочки.

Его карьера грабителя с самого начала была завязана на сексе. Женщины с поплывшей косметикой, склонившиеся над членом любовника, мужчины среднего возраста с обвисшим задом, трахающие молоденьких девчонок с иностранным выговором, транссексуалы с огромными причиндалами в компании дружков в галстучках. Нападая на людей, занимающихся сексом в машине, они неизбежно сталкивались с человеческой гнусностью, поэтому сообщников следовало выбирать с умом.