— Были среди них боевики? — спросил Матейченков.

— Были, причем с оружием, но вели они себя по отношению ко мне достаточно спокойно. Видимо, чеченский начальник успел всем разъяснить, что к чему, и обнародовать свои ценные указания.

Люди перед нами расступались, никто не делал попытки ударить меня или схватить за руку. Но это была тишина перед грозой. Я понимал, что любой инцидент, самый пустяковый, может вызвать необратимые последствия.

Так или иначе, я без приключений добрался до школы, вошел в нее и рассказал своим людям о результатах переговоров. Началось томительное ожидание. Мы переходили от окна к окну, наблюдая за толпой и ожидая дальнейших событий.

«Товарищ командир!» — крикнул мне один из солдат, отворачиваясь от окна.

«В чем дело?»

«Они хотят нас уничтожить».

«С чего ты взял?»

«Сами посмотрите».

Я подошел к нему. Из окна соседнего дома на наш смотрел крупнокалиберный пулемет.

Я сказал:

«Без паники».

Было понятно, что в чеченском селе, куда мы попали, к русским солдатам относятся по-разному, и наверняка здесь есть люди, ненавидящие нас. Весь вопрос в том, что готовы они предпринять.

Матейченков произнес:

— В таких случаях возможна и провокация.

— Так думал и я. У гранатомета хлопотали двое чеченцев в камуфляжной форме. Тогда я понял, что назревают серьезные и малоприятные события, и мой оптимизм в благополучном исходе операции довольно сильно поколебался.

— А толпа вокруг школы разошлась?

— Нет. Она даже не вздумала редеть, хотя внутри нее бродили какие-то люди, призывая народ расходиться. И, как это ни парадоксально, именно с этой толпой я связывал свою последнюю надежду: не станут же чеченцы, в конце концов, палить по своим?!

Еще когда я был у начальника местного гарнизона, тот сказал мне, что пришлет для переговоров местного муллу, который жил по соседству и пользовался у чеченцев, как я понял, огромным авторитетом. К тому же он был родственником не кого-нибудь, а самого президента Джохара Дудаева, что не могло не придавать ему дополнительный авторитет.

Через некоторое время я заметил из того же окна, как к школе медленно подъезжает, как бы раздвигая толпу, огромный «кадиллак», приветствуемый почтительными поклонами и восторженными криками, и понял, что это не кто иной, как долгожданный мулла. Над его машиной развевалось зеленое знамя внушительных размеров.

Опасность обстрела исчезла: пока он здесь, чеченцы не посмеют палить по школе из пулемета и гранатомета.

— Что же мулла? — спросил полпред.

— Он оказался спокойным и рассудительным человеком, к тому же превосходно говорящим по-русски. Это было для меня вдвойне приятно, так как бывшего учителя, служившего мне переводчиком, а также трех остальных охранников я отпустил с миром: они никак не могли повлиять на создавшуюся ситуацию, и дальше содержать их под стражей, по моему разумению, не имело смысла.

«Здравствуй, полковник», — были первые слова муллы, обращенные ко мне.

«Откуда ты знаешь, что я полковник?»

«Мне сказал об этом начальник гарнизона, с которым ты говорил сегодня утром».

«Ты едешь от него?»

«Да. Он рассказал о ситуации, в которую вы попали. Давай вместе обсудим, как надо действовать дальше».

«Давай».

«Мы готовы вас отпустить, но не должны уронить свое достоинство и честь».

«А мы хотим сохранить свою жизнь. Кстати, как и жизнь всего этого селения…»

Мулла кивнул:

«Вот от этой печки и давай танцевать».

— Так и сказал? — переспросил Матейченков.

— Честное слово. Я спросил:

«Откуда ты так хорошо знаешь русский?»

«Я учился в Москве».

«Где?»

«В юридическом институте».

«И стал юристом?»

«Муллой».

«Каким образом?»

«Пути Аллаха неисповедимы».

«Знаешь, с нашим богом такая же история», — улыбнулся я. Он улыбнулся в ответ в густую бороду, и контакт между нами был установлен.

На всякий случай я вкратце рассказал мулле о своем разговоре с начальником гарнизона и о достигнутом с ним соглашении.

«Начальник гарнизона неплохой человек, но я не советую тебе слишком полагаться на его слово», — покачал головой мулла.

«Почему?»

«Он не в себе».

«Как это?» — не понял я.

«Ну, он немножко сумасшедший, — пояснил мусульманский священник и добавил: — Чокнутый, как любите говорить вы, русские». — Для убедительности он покрутил пальцем у виска.

«Я этого не заметил. Он говорил вполне здраво».

«Да, он здравомыслящ, к тому же честен и смел, иначе Джохар не поставил бы его во главе гарнизона».

«А ты говоришь — чокнутый…»

«О его сдвинутости знают только близкие ему люди. Он упоминал про свою дочку?» — спросил мулла.

«Упоминал, — удивился я. — Что же здесь такого?»

«А то, что никакой дочки на самом деле у него нет».

«Как нет?»

«Вернее, была».

«Ничего не понимаю…»

«Он жил все время один, жена умерла при родах, — пояснил мулла. — Жениться ни за что не хотел, сам воспитывал маленькую дочку. Я хорошо знал ее, играл с ней, это был прелестный ребенок. Во все поездки по Чечне и даже за границу он брал ее с собой, хотя я его всячески отговаривал от этого: мало ли что может случиться в поездке, особенно по Чечне? Ведь война тогда уже началась…»

«А за границу куда он ездил?»

«В Иорданию, Турцию, да мало ли? У чеченцев, как ты знаешь, много друзей, — с достоинством пояснил мулла. “Лечу, — бывало, рассказывает, — прижимая к себе дочку, а снизу зенитки бьют, за иллюминатором только облачка разрывов!” — и хохочет».

«Чему же ты рад, — говорю, — ведь ребенка подвергаешь опасности. Смертельной».

«Я, — отвечает, — решил: если погибать нам — так вместе, чтобы никогда не разлучаться, ни на этом свете, ни на том».

«Ты, — говорю, — взрослый мужчина, а ведешь себя, словно дитя неразумное».

«“У меня кроме дочки нет никого на белом свете. Как же я, посуди сам, хоть на один день могу с ней расстаться?” — отвечает. Вот такой человек, хоть кол ему на голове теши».

«Что же случилось с дочкой?» — спрашиваю я у муллы.

«Это произошло год назад. Он поехал — по личному приказу Дудаева — проверить нашу засаду, которую соорудили под Грозным, на вероятном пути следования русской бронетанковой колонны… Кстати, и генерал его отговаривал, объяснял, что там опасно, оставь дочку дома, не бери ее с собой».