“Трудно ей без матери”.

“Конечно, трудно. Да и мне не легче”, — вздохнул он. Я посмотрел: на его лице не дрогнул ни единый мускул.

“Без женщины — не дом”.

“Послушай, может ты взял бы ее на несколько дней?”

“Конечно”.

“Когда?”

“Да хоть сейчас. В моей семье она отогреется душой”, — сказал я.

“Договорились”.

“Но где Хадижат?”

“Понимаешь, она повадилась бегать на ту гору — он показал мне на склон, который сегодня утром обстреляла ваша артиллерия. — Грибов много собирает, целые корзинки приносит. Их там полные поляны… Прямо, говорит, все желтое, папа, от грибов”.

“Ладно, пусть собирает. В другой раз ее заберу”.

“Как это — ладно? Как это — пусть собирает?” — вдруг ни с того ни с сего взъярился он.

“Что же тут такого? Сейчас каникулы, да ведь она и в школу пойдет только на будущий год”, — спохватился я.

“Мулла, а не понимаешь? На той горе опасно! Говорят, там семейство волков объявилось”.

“Не знал”.

“Послушай, — оглянувшись на дверь, вдруг горячо зашептал он. — У меня к тебе одна просьба”.

“Говори”.

“Хадижат совсем перестала меня слушаться… — повторил он. — Когда заберешь ее к себе на несколько дней, уговори, чтобы она не бегала на ту гору”.

“Непременно”.

“Она с тобой считается. Понимаешь, у меня предчувствие, что на той горе с ней может случиться что-нибудь нехорошее… Мне недавно снилось, что волки ее там растерзали, остался только маленький клочок платья…”»

«И знаешь, — заключил мулла свой рассказ, — это помешательство у него не прошло и по сей день. Во всем остальном — это абсолютно нормальный человек, воин хороший. Не зря Джохар решил его на прежнем посту оставить. А вот дочка осталась для него живой. Он недавно друзей созвал, справлял день рождения Хадижат — ей семь лет исполнилось бы… Даже за год не пришел в себя».

«А как друзья себя вели?» — продолжаю я расспрашивать муллу, а сам на часы потихоньку поглядываю: пора бы уж нашей бронеколонне появиться — назначенное время прошло.

«Нормально — они ведь все в курсе».

«Но ведь девочки не было за столом».

«Естественно».

«А что же отец?»

«Возмущался и удивлялся, что непослушная девчонка убежала за цветами или грибами на злополучную гору, да так вот и не вернулась к сроку. Понимаешь, он на эту несчастную гору начал все чаще списывать ее отсутствие».

— Всем война горе несет, — заметил Матейченков.

Петрашевский кивнул.

«Вот кончится война, — говорит мне мулла, — хочу моего друга врачам показать».

«В Москву повезешь?»

«Хорошо бы. Но, говорят, после войны въезд в Москву чеченцам будет запрещен».

«Что за глупости!»

«Не спорь, полковник. Мы много беды России принесли. Не мы, конечно, не народ чеченский, а те, кого вы называете боевиками. На самом деле это — бандиты, многие — люди без роду и племени, наймиты из чужих стран… Нет, нет, в Москву я его не повезу», — покачал головой мулла.

«А куда»?

«В Краснодар. Говорят, там доктор один объявился в военном госпитале. Так он чудеса творит. Из могилы вытаскивает. Может быть, он поможет…»

К этому времени солнце взошло уже высоко, в помещении стало жарко, даже душно.

Я регулярно связывался по рации с начальником бронеколонны, которая направлялась в селение, чтобы нас вывезти. Они продвигались к нам, хотя и медленнее, чем хотелось бы: дорога была незнакомой, да и засад опасались.

«Как думаешь, отпустят нас воины-чеченцы?» — спросил я у муллы.

«Отпустят».

«Уверен?»

«Под мою ответственность. Полтора часа назад я разговаривал с начальником гарнизона. На него сильное впечатление произвела работа вашей артиллерии, которая разворотила склон горы. И он очень рад…»

«Что мы село не разбомбили?»

«Нет, — покачал головой мулла. — Он рад, что ваши реактивные снаряды перепахали склон злополучной горы, и его ненаглядная Хадижат, которой уже год нет в живых, перестанет туда бегать. Но больше всего он рад тому, что в момент бомбардировки Хадижат, по счастливой случайности, там не было…»

«Да, мне он то же самое говорил», — подтвердил я.

— Знаешь, Николай Константинович, твой рассказ очень интересно будет послушать Дубову, — сказал полпред.

— Какому Дубову?

— Генерал-полковнику Дубову, Герою Советского Союза. Слышал про такого?

— Афганский Дубов?

— Ну да, — кивнул Матейченков.

— Кто же его не знает! Но я с ним не знаком.

— Это не страшно, я познакомлю. Я ему много рассказывал о тебе, он заинтересовался.

— Почему — обо мне?

— А еще о корпусе, который мы с тобой создали. Может, нам удастся его уговорить, и он приедет в наш учебно-тренировочный лагерь, чтобы прочесть три-четыре лекции. Опытом, кстати, своим афганским поделится.

— Класс!

— Но как же ты из ловушки выскочил, чем дело закончилось?

— Там не обошлось без приключений… Итак, мулла заверил меня, что боевики отпустят группу без осложнений. Между тем по рации начальник колонны сообщил, что машины находятся уже на подступах к селению. Но, видно, с дисциплиной в гарнизоне было плоховато, или приказ начальника гарнизона до всех не дошел, — не знаю.

Издалека донесся еле слышный грохот боевых машин. Мои бойцы сгрудились у окон, позабыв об опасности. Все глядели на главную дорогу, перерезающую селение, ожидая, когда на ней появится первый бронетранспортер.

Однако едва только, обогнув одиночную скалу на въезде, он показался, как по нему ударил крупнокалиберный пулемет, расположенный на чердаке соседнего дома.

Когда колонна была на подходе, я уже не снимал наушники, вел непрерывные переговоры с начальником колонны.

«Въезжать в селение?» — спросил он перед самой скалой.

«Валяй, — сказал я, — хотя оркестр не обещаю».

И тут такой афронт.

«Коля, сволочь! Ты что же это? — донеслось до меня из наушников. — Погубить нас хочешь?»

«Меня заверили…»

«Заверили!» — далее последовал отборный мат, который я опускаю.

— И в своих будущих мемуарах опустишь? — улыбнулся Матейченков.

— Я думаю, каждый из читателей и так его себе вообразит… Но начальник колонны был боевой командир, пасовать перед подобного рода неожиданностями он не привык.

На соседний дом обрушилось с ходу несколько залпов, пулеметное гнездо было подавлено. Из окон повалил дым. Но еще из нескольких точек послышались выстрелы, в ответ на этот вскочившая в село бронеколонна тут же ощетинилась огнем.